Свободные от детей - Юлия Лавряшина (2008)

Малыгин на миг забывает обо всем:

— Уже есть! Я в кредит взял…

— Да погоди ты, — оборачиваюсь к сестре и шепчу ей на ухо: — Меня же побрить нужно! Ты мне поможешь? Ты не отдашь меня этим доморощенным цирюльникам?

— Ну, конечно, — спохватывается она. — Влас, пойдем, я дам тебе сумку с вещами. Мы уже все приготовили еще недели две назад.

У него опять немеют губы:

— Зачем? Была угроза выкидыша?

— Какого выкидыша, придурок! — вырывается у меня. — Это роды, а не выкидыш! Даже если и на две недели раньше, все равно ребенок уже готов.

Лера вдруг мечтательно произносит:

— Мы назовем ее Анастасией.

— Это твое дело, — отзываюсь я. — Не хватайся за меня, я прекрасно себя чувствую. Что-то никаких схваток пока нет, только чуть-чуть живот заболел.

По-собачьи заглядывая мне в лицо, Малыгин лепечет:

— Может, их и не будет?

— Сдурел, что ли? — непривычно грубо отзывается Лера. — Как без них ребенок выйдет? Если схваток не будет, стимулировать начнут. Но у нас все получится и без стимуляции, правда?

— А то! — отзываюсь я с бодростью, которая выдает, как же мне страшно.

И они оба мгновенно понимают это и бросаются утешать меня, хотя это никогда не помогает. Страх никуда не уйдет, но к нему быстро привыкаешь и перестаешь замечать, потому что физическая боль способна заглушить любые чувства. А она нарастает, подтверждая, что все идет как надо…

Отдав Малыгину вещи, Лера заталкивает меня в душевую кабинку и берется за бритву. Потом произносит тоном профессионала:

— Нет, сначала ножницы…

Когда все заканчивается, я чувствую себя еще более уязвимой, чем до сих пор. Голой и беззащитной. Но я говорю себе, что нужно пережить всего несколько часов, перетерпеть все, что положено, запомнить это, чтобы потом использовать в работе. А после буду отсыпаться до отупения, и никакая изжога не будет мучить. Девочка с солнечными волосами выйдет в мир, и, может, я еще стану гордиться тем, что добавила ему красоты…

Перед тем как нам с Лерой сесть в подержанный «форд» Власа, которым он обзавелся уже без меня (лишился личного шофера!), возникает замешательство: куда усадить нас с животом — вперед или назад.

— Может, тебе ехать на своей? — спрашиваю Леру, а сама цепляюсь за ее руку. — Как ты потом доберешься домой?

— Я отвезу, — предлагает Влас.

Но она машет рукой:

— Такси вызову! Не мудри.

Мы вместе забираемся на заднее сиденье, и по дороге занимаем себя тем, что вспоминаем, все ли положили в сумку, притягивая мелочи, заслоняясь ерундой от того громадного, что надвигается на нас и о чем мы обе, дожив почти до сорока лет, имеем только книжное представление. Закупленные сестрой пособия мною так и остались непрочитанными, не то чтобы времени не было, а скорее, желания входить в чуждый мне мир слюнявых нежностей и сюсюканья.

Зато Лера ежедневно читала весь этот бред на сон насущный, не желая прислушиваться к тому, что наши прабабушки обходились без всяких справочников. Это, конечно, не аргумент, сама понимаю, просто меня бесило, как она методично погружает себя во все это кружевно-кисейное, розово-голубое, и уже сама начинает источать молочный запах, и сочиться нежностью, и коротко стричь ногти, чтобы не поранить девочку, которой еще и на свете нет…

А когда злость отходила, я начинала тихо восхищаться ею, такою полноценной и настоящей, не лишенной, в отличие от меня, того главного, что должно быть в женщине. Может, мне просто следовало сменить пол, пока была помоложе, и не мучаться ощущением своей ущербности? Но тогда я стала бы гомосексуалистом, потому что мужчин люблю, и тут ничего не поделаешь…