Одиночество Новы - Джессика Соренсен (2015)

Нова опять целует меня и легонько тянет к себе за плечи, а я все еще держу пальцы на ее пульсе, сжимая рукой запястье. Жар и страсть охватывают наши тела, когда она проводит пальцем по моей шее. Я тихонько тяну ее за руку, притягиваю ближе, так, что между нами не остается уже совсем никакого расстояния, и тогда провожу рукой по ее спине, забираюсь под майку, чтобы почувствовать жар, идущий от кожи.

Нова ахает, когда я прерываю поцелуй и легонько прикусываю ее нижнюю губу. Потом провожу губами по подбородку, мягко целую в шею, и она вся выгибается. Когда я дохожу до ключиц, по тому, как ускоряется у нее пульс, чувствую, что она волнуется. Нова стонет, когда я пытаюсь стянуть вниз бретельки ее майки, и этот звук едва не сводит меня с ума – мое тело откликается на него так, как уже давно ни на что не откликалось, а губы как раз доходят до ее груди. Я уже мысленно вижу, как встаю, несу ее в палатку, срываю с нее одежду и знаю, что, когда войду в нее, это будет совсем не то, что с другими женщинами, с которыми я был за этот год. Я пытаюсь решить, нужно ли это мне – нужна ли эта близость, – и тут кто-то в толпе выкрикивает что-то похабное, все начинают свистеть и улюлюкать, и наша минута сгорает и рассыпается в пепел.

Мы отстраняемся друг от друга, я с облегчением вижу, что она не плачет, и я тоже не плачу. Но в этот раз вообще все по-другому. Может быть, дело в том, что это уже не первый наш поцелуй. А может быть, в том, что теперь я немного лучше понимаю ее. Нова не просто девушка, которая смеется, хихикает и понятия не имеет о душевной боли. Она многое пережила, и меня к ней неудержимо тянет. Но вот почему она не плачет – это все равно загадка.

Губы у нее чуть-чуть распухли, грудь вздымается.

– Наверное, не стоит этим заниматься у всех на виду, – выдыхает она, водит пальцем кругами по моему затылку и оглядывается на палатку.

– Хочешь, попробуем пробиться поближе к сцене? – спрашиваю я, чтобы не идти с ней в палатку, – я же знаю, чем все закончится. – По-моему, сейчас будет играть твоя любимая группа, помнишь, ты говорила.

Нова выгибает шею и нерешительно оглядывается через плечо на сцену:

– Не знаю, стоит ли оно того.

Люди вокруг сцены беснуются, многие девушки последовали призыву певца и разгуливают топлес. Вид и правда безобразный, еще года полтора назад меня бы никто в такое место не затащил. Но в жизни случается всякое, бывает и так, что заблудишься, окажешься вдруг в незнакомом месте и даже не помнишь, как туда забрел или свалился, – и не можешь найти дорогу обратно, и не знаешь даже, хочешь ли искать.

Я касаюсь ладонью ее щеки. Нова тут же смотрит на меня, наши глаза встречаются.

– Я рядом, и с тобой ничего не случится. Обещаю.

«Обещаю. Обещаю. Прости меня, Лекси».

Нова кивает, как будто верит мне безоговорочно, и я встаю, по-прежнему держась за ее бедра. Она хочет сползти с моих колен, но я крепче сжимаю ее голые ноги и поднимаю ее. Она изумленно ахает, когда я прижимаю ее к себе, крепко держа за ноги.

– Это чтобы ты не запаниковала и не села на землю, – говорю я и несу ее в толпу.

Сначала Нова как будто опасается чего-то, но потом скрещивает ноги у меня за спиной и крепко держит меня за плечи. Наклоняется ко мне и, закрыв глаза, трется носом о мой нос.

– Ты мне напоминаешь одного человека, – шепчет она, а я лавирую в толпе, протискиваясь к сцене.

– Да? – Я сворачиваю в сторону и пробиваюсь между двумя парнями, у которых на плечах сидят девчонки топлес. – Кого?

Ее глаза открываются, в них отражается свет от рампы.

– Так, одного человека.

– Может, расскажешь, что за человек-то? – Я наступаю на свой незавязанный шнурок, но удерживаюсь на ногах. Пахнет какой-то тухлятиной, кажется, затхлым пивом, солью, дымом и вообще всем, чем только может вонять.

– Пока нет, – качает головой Нова.

– Но когда-нибудь расскажешь?

«А будет ли у нас это когда-нибудь?»