Твоя К. - Тереза Ревэй (2009)

— Не знаю, что их больше всего восхищает — ню или другие мои работы, — прошептал Макс на ухо Саре, которая не смогла удержаться от улыбки.

Макс имел в виду свои провокационные снимки, берущие за живое строгостью и реальностью: снимки, подчеркивающие отсутствие человеческого стержня у членов СА — нацистской штурмовой секции, — которые терроризировали рабочие кварталы и еврейских коммерсантов. Некоторые из них попали в кадр, когда практически валились с ног от непомерно выпитого пива в одной из таверн, служившей им и жильем, и штаб-квартирой. Кого-то рвало в сточную канаву, кто-то с обрюзгшими щеками мертвецки спал на скамейке, а его раздувшийся живот едва не разрывал рубашку. Но был еще страх в глазах их жертв, и ненависть коммунистически настроенных рабочих в кепках, и враждебные надписи на облезлых стенах берлинских домов, и отчаяние служащего, получившего уведомление об увольнении, и безработные, толпящиеся в очереди на бирже труда, и босоногий ребенок со слепым, не видящим зрителя взглядом, кусающий свои кулачки. Макс фон Пассау со всей силой души обвинял, обличал, свидетельствовал.

— Поздравляю, старина, — сказал Фердинанд Хавел, подойдя к ним. — Прекрасные работы, правда, я не уверен, что все присутствующие здесь согласятся с моим мнением. Добрый вечер, Сара, ты не прекращаешь хорошеть. Представляю, как тебя должны ненавидеть остальные женщины.

— Льстец! — засмеялась она.

Фердинанд пожал руку Максу. Как обычно, воротник его накрахмаленной рубашки был каким-то кривым, рукава — слишком длинными, а очки соскальзывали на нос. В карманчике, из которого должен выглядывать край белого платка, никакого платка не было. Складывалось впечатление, что он всегда одевается в большой спешке, но члены судейских трибуналов и их председатели прекрасно знали, что оставляющая желать лучшего одежда никак не отражалась на его поразительном интеллекте, что делало его самым знаменитым практикующим адвокатом.

Тридцатилетний убежденный холостяк, он с упрямством избегал длительных связей, провозглашая, однако, что появившиеся седые волосы он получил как раз благодаря непостоянству женщин.

— Хочу объявить о замечательном прибытии нашего глубокоуважаемого Айзеншахта, — пошутил Фердинанд, бросая взгляд на своего лучшего друга. — Твой зять сейчас в соседнем зале. Его, наверное, должны сопровождать коричневые монстры, которые размахивают железными кружками для сбора пожертвований в пользу их партии на каждом городском перекрестке. В свое время так собирали деньги на нужды прокаженных. По крайней мере все предупреждены.

Макс беспокоился о Саре из-за Айзеншахта, который был неразборчив в словах. Он не хотел, чтобы его неделикатные речи оскорбили ее. Макс был готов защищать ее, так как знал, что Сара пришла исключительно для того, чтобы доставить ему удовольствие.

— Хочешь остаться? — спросил он.

— Не очень, — ответила Сара, опустошая стакан. — Ни твой зять, ни я не скажем ничего хорошего друг другу. А так как избежать встречи с ним ты все равно не сможешь… Я поеду домой. Меня ждет Виктор. Поздравляю тебя, Макс. За твою смелость показать Берлин под реалистическим углом и особенно за то, как ты показываешь нам желания и любовь. Если нам с этой молодой женщиной суждено встретиться, я с удовольствием с ней познакомлюсь.

С улыбкой она проскользнула к выходу. Макс с удовольствием последовал бы за ней, но ему нужно было оставаться до конца вернисажа. К большому сожалению, толпа помешала ему удалиться в соседнюю комнату, и через несколько мгновений он оказался лицом к лицу со своим зятем.

— Вы настоящий художник, мой дорогой Макс, — заявил Айзеншахт, осматривая уличные сцены.

— Я не снимаю ничего, кроме правды, но именно это иногда кажется странным, предосудительным и вызывающим презрение.

— Но не без определенных политических мотивов?