Твоя К. - Тереза Ревэй (2009)

Разговаривая по телефону с Лени, Макс пародировал берлинский акцент, и она смеялась, слушая его речь. Они встретились возле фонтана со слонами, чтобы выпить чаю в «Адлоне». После своего триумфального кинорепортажа партийного съезда в Нюрнберге Рифеншталь рассказала ему, что теперь займется съемками документального фильма об Олимпийских играх, которые пройдут в Германии. Правительство хотело воспользоваться этими событиями для мировой пропаганды. Рифеншталь не видела никакого смысла в том, чтобы часами снимать тренировки олимпийцев, но зато знала, как подчеркнуть олимпийские идеалы, сняв сцены из греческой мифологии с поправкой на современный Берлин. Думая над образами будущего фильма, Лени часто устремляла в пустоту задумчивый взгляд. Макс по ходу подкинул ей несколько идей. Лени поблагодарила его и предложила сотрудничать вместе с ней над этим проектом.

Несколько месяцев спустя Сара сидела в своем кабинете в универмаге Линднеров и разговаривала по телефону. Она с такой силой сжимала телефонную трубку, что пальцы ее побелели.

— Ты мог бы этим заняться, Виктор? — беспокойно спросила она. — Не так уж сложно уложить детей спать и прочитать им рассказ, чтобы они заснули. А малышкой займется кормилица… Нет, я не знаю, в котором часу вернусь. И не забыла, что к нам на ужин придут твои родители, но можете сесть за стол и без меня, — сказала она, подняв глаза к небу. — Давай не будем говорить об этом, Виктор. Я очень занята. Все, пока.

Она повесила трубку и с отчаянием посмотрела на Макса, который сидел с озабоченным видом.

— Что-то не так?

— Назови мне хоть что-то, что «так», и я буду самой счастливой женщиной на свете, — хмуро пошутила она, поднимаясь. — С тех пор как Виктора выгнали из университета, он все время сидит дома. Окунулся в писательство, отказывается выходить в город и видеться с людьми. Это депрессия, хотя он и пытается с ней бороться. Я его не узнаю, — призналась она. — Когда-то он меня поддерживал, но теперь я больше не могу на него положиться. Он стал абсолютно ко всему равнодушен. Я попросила его родителей прийти и приободрить его, но боюсь, что все это ни к чему не приведет.

— Не иметь возможности заниматься любимым делом — это ужасно. Для мужчины это вопрос гордости, понимаешь?

— Я не могу больше ничего ему говорить, поэтому просто стараюсь сделать вид, что все хорошо. Я не хотела бы, чтобы наши проблемы отразились на детях, но не могу все поправить при помощи волшебной палочки. Он сам должен приложить усилия.

Сара казалось такой опечаленной, что Макс обнял ее. С улыбкой она прижалась к своему другу, положив голову на плечо.

— Банк отказал мне в кредите, — пробормотала она. — Некоторые из моих поставщиков, ничего не объясняя, отказались выполнять заказы, два журнала сняли мою рекламу. Нацистские законы стали совсем невыносимыми. Никогда не знаешь, с какой ноги танцевать. Все время появляются новые декреты с новыми порциями запретов. Ты ведь слышал о последних? Нас лишили всех гражданских прав. Запретили браки между евреями и арийцами. Запретили даже просто близкие отношения.

Она отстранилась от него. На город опускался вечер, последние лучи солнца ласкали комнату, омывая светом темные волосы Сары, играя на обручальном кольце и на перстне — подарке мужа.

— Десять лет тюремного заключения, — прошептала она. — По нацистским понятиям, мы с тобой заслуживаем такое наказание.

Горло Макса перехватили спазмы, когда он посмотрел на серьезное лицо женщины, которая была его первой любовью. В темном жакете с велюровым воротником Сара была красива как никогда.

— Не так уж и много за такую любовь, как наша, — сказал он, нежно погладив ее по щеке.

Она закрыла глаза, вспоминая прошедшие счастливые годы.

— Почему ты до сих пор не женился, Макс? Ведь в женском внимании ты никогда не испытывал недостатка.