Заключительным судьбоносным актом раскаяния явилось то, что Барбара начала ходить в церковь, где, несмотря на некоторое временное облегчение, лишь обнаружила то, что она потеряла веру, превратилась в одну из тех отклонившихся с правильного пути католичек, которые жаждут искупления, шевелят губами, встают на колени, но не отдают ничего. В глазах Тедди, в том, как он смотрел на нее, сквозь нее, без горечи, Барбара заметила нечто, заразившее ее гармонией, убравшее барьеры, заставлявшие думать, что он обрел веру, которая преодолеет смертные границы их сознания. Это противоречило многим устоявшимся понятиям: нелицеприятно откровенное, оно обнажало Барбару перед самой собой, и, спускаясь к алтарю на седьмой день девятидневья, она неожиданно почувствовала, что поняла себя. Церковь, небольшое бесцветное здание, зажатое со всех сторон многоэтажными жилыми домами, обычно пустая между двумя и тремя часами дня, просто являлась местом, в которое она ходила, и, хотя девятидневье было посвящено Тедди, молилась Барбара за себя.

Дующий вдоль прохода за алтарь сквозняк колебал пламя свечей, и эти дрожащие огоньки навели Барбару на способ исцеления пороков. Церкви в прошлом приходилось прибегать к постам, бичеванию, молитвам, обрядам, но ничто не очищало так великолепно, как огонь. Барбара протянула руки к пламени, и его языки опалили кожу. Все ближе и ближе подносила она руки к свече, и вот уже стало неясно, где огонь, а где пальцы. Объединенная с победой боли, которая теперь перестала быть болью, Барбара стояла, пронзенная экстазом благовоний фимиама, и ей показалось, что возвышающаяся над ней статуя Христа разделяла сладостный миг страданий. Чистота любви Тедди, казавшаяся ей одной из форм отклонений, напоминавших слабоумие, окружавшая Барбару стеной, более надежной, чем колючая проволока, также защищала ее, сообщая о том, какое чувство она отвергла. Но теперь эта чистота пожирала Барбару, проникала ей в душу, стирала прошлое, освобождала ее, являлась топливом для пламени; и наконец молодая женщина почувствовала умиротворенность.

* * *

Похоже, судебные процессы над известными и многими любимыми людьми противоречат всем законам логики. Присяжных выбирают из самых почтенных людей, в случае Тедди — из двухсот человек; адвокаты и прокуроры дают отводы, исключая предрасположенность или предвзятость, и наконец выбираются двенадцать присяжных и еще двое запасных. Алекс хотел иметь среди заседателей как можно больше пожилых мужчин, по возможности разведенных и при деньгах. Таким оказался каждый третий. Барбаре, наблюдавшей за этим с последнего ряда, все происходившее казалось какой-то игрой, и она все время ждала, что кто-нибудь вот-вот скажет: «Хватит, это все. Пошли по домам», и шарада успеет завершиться до того, когда кому-либо причинят вред. За утонченной формальностью игры скрывалась неясная угроза, и Барбаре хотелось, чтобы все скорее завершилось. На ней был надет пышный черный парик, обе руки забинтованы. В таком камуфляже репортеры оставляли ее в покое — чудом спасшуюся со сгоревшего корабля. В коридоре Барбара несколько раз столкнулась с Робби и Элейн, и, несмотря на чешущийся язык, слова извинений застряли в горле; она ничего не смогла сказать и была рада, что молодые люди не узнали ее.