Первые ласточки - Эльза Вернер (2016)

– И ради этой сентиментальности ты не боялась навлечь на себя и сына такую страшную опасность? Разве черты лица не достаточно красноречивы? Когда Эдмунд был еще ребенком, сходство не было таким ярким; теперь же, когда он в том же возрасте, в каком был тот, оно прямо поразительно. Ты знаешь, в чьих руках находился портрет?

– Я знала это со вчерашнего вечера. Боже мой, что после этого может произойти?

– Ничего! – холодно проговорил Гейдек. – Доказательством тому служит возвращение. Освальд слишком опытный юрист, чтобы не смог понять, что простой портрет еще не представляет собой доказательства и что на нем нельзя обосновать никакого обвинения. Несмотря на это, он все же поступил великодушно, возвратив его. Другой употребил бы его для шантажа. Этот портрет не должен больше существовать.

– Я уничтожу его, – тихо пролепетала графиня.

– Нет, это сделаю я, – возразил брат, тщательно пряча медальон в карман. – Ты опять поддашься романтическим мечтам. Однажды мне уже пришлось спасать тебя от опасности, Констанция, теперь я должен сделать то же самое. Прах погребен несколько лет назад, не дай ему воскреснуть снова, а то он легко может разрушить все счастье в Эттерсберге. Этот несчастный медальон должен исчезнуть сегодня же. Того, что находится в нем, Эдмунд совершенно не должен знать, так же как этого не подозревал твой муж…

Последние слова он произнес невольно повышенным тоном, но вдруг замолчал, так как в ту же минуту открылась дверь соседней комнаты, и на пороге появился Эдмунд.

– Что я не должен знать? – резко и быстро спросил он. Молодой граф не допускал и мысли, что приказ графини никого не принимать относился также и к нему. Чтобы не беспокоить матери, он тихонько прошел через соседнюю комнату. При закрытых дверях и пониженном тоне разговора ему трудно было услышать что-нибудь, кроме последних слов дяди. Об этом говорило и выражение его лица, на котором было написано изумление, но не ужас. Несмотря на это, графиня вздрогнула, и для того, чтобы заставить ее овладеть собой, потребовалось безмолвное, но многозначительное предупреждение барона, с силой сжавшего ее руку.

– Что я не должен знать? – повторил Эдмунд, подойдя ближе и обращаясь к барону.

– Неужели ты подслушивал нас? – спросил тот, чувствуя, как у него захватывает дух при одной мысли о возможности подобного.

– Нет, дядя, – с недовольством возразил молодой граф, – я не способен на такую низость. Я слышал только твои последние слова, когда намеревался открыть дверь. Весьма понятно, что я хочу знать, что они означают и что именно скрывали до сих пор от меня так же, как от моего отца.

– Ты ведь слышал, что я просил сестру не говорить тебе об этом, – ответил барон, овладевший собой. – Дело касается одного печального обстоятельства из времен нашей юности, которое нам лучше оставить в покое. Ты ведь знаешь, что наша юность была суровее и гораздо тяжелее, чем твоя. Нам приходилось подчас бороться из-за того, о чем ты не имеешь ни малейшего понятия.

Объяснение было очень правдоподобным, и Эдмунд, по-видимому, поверил ему, но в тоне его обращения к матери, несмотря на всю нежность, послышался горький упрек:

– До сих пор я никак не предполагал, мама, что от меня у тебя есть тайна.

– Не мучай маму! – заметил Гейдек. – Ты видишь, как она расстроена.

– Именно поэтому ты должен пощадить ее и не пробуждать сегодня мрачных воспоминаний, – с легким раздражением ответил Эдмунд. – Я пришел сообщить тебе, мама, что только что приехала моя невеста с отцом. Я ведь могу привести к тебе Гедвигу? Если ты здорова настолько, что в состоянии говорить с дядей, то, вероятно, сможешь принять и ее?

– Конечно, голубчик! – поспешно согласилась графиня. – Я чувствую себя значительно лучше. Сейчас же приведи Гедвигу ко мне!

– Я пойду за ней. – Уходя, Эдмунд обернулся еще раз, и его странный, испытующий взгляд скользнул по матери и дяде.