Впервые за несколько лет Ксанте принялась молиться Всевышнему. Мысленно она не видела ни лица Бога, ни цвета его кожи. Ум ее отупел от страха. Из памяти исчезли слова католической молитвы и арабских молитв из ее детства. Она молилась по-испански, почти без слов: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста».

Наконец она уснула.

Глава 31

Следующий день Ксанте провела за стиркой белья. Поздно вечером она пришла в большую кухню и вздрогнула, увидев Ланселота, сидящего в одиночестве у огня, уперев сапоги в горячие кирпичи. Он весело улыбнулся ей. Она нахмурилась.

— Что значат эти нахмуренные брови, моя принцесса? — вскричал он.

Ксанте почувствовала себя глупо, ей было стыдно признаться, что она ждала его прошлым вечером и ее обидело, что он не пришел. В конце концов, его приглашение — всего лишь пустые слова, флирт, ничего серьезного. Почему она решила, будто он говорит, что думает? Она женщина, ей тридцать один год, она привыкла к одиночеству. А он — хитрый молодой пес, любитель женщин. И разве она хочет, чтобы ей снова разбили сердце?

Но ее терзало одиночество.

— Сегодня я расскажу тебе несколько историй, — сказал он. Она наливала себе суп из котла и ничего не ответила. — Какие истории вам нравятся, принцесса? — Он наклонился к ней.

— Истории, в которых мужчины делают то, что говорят, — недовольно проворчала Ксанте, не удержавшись.

— Значит, вы любите забавные истории.

Она подняла глаза и увидела рядом его смеющееся лицо. Зубы у него хорошие — ровные и все целые, — но внезапно его веснушчатое лицо вызвало у нее отвращение — в его блестящих глазах она увидела жестокость.

Он положил свою белую руку на ее темную.

— Ну и какого ребенка мы с тобой сделаем?

Ксанте отшатнулась, уронив в котел половник, которым черпала суп.

— Никакого, прошу вас. Он будет пегий.

Ланселот, разозлившись, неожиданно схватил ее за талию.

— Сука, ты что, гордишься своей родословной?

Она начала кричать, но он быстро закрыл ей рот ладонью, развернул ее и наклонил над доской, на которой повар резал апельсины и где еще валялись кожура и нож. Она потянулась за ножом, но неудачно нож упал на пол. Ланселот оттолкнул его ногой в дальний угол кухни.

— Дьявол! — сказал он, задирая ей юбку. — Ты не прекрасная Лукреция, но я буду твоим Тарквинием. Помни, что ты — всего лишь рабыня.

* * *

Час спустя, когда Ксанте лежала на своей постели, умываясь слезами, у нее перед глазами возникла та же стена пламени, которая искажала лица друзей-христиан в Толедо в тот день, когда головорезы обозвали ее ведьмой и обожгли ей запястье. Теперь она все снова и снова потирала этот блестящий шрам. В нем она видела огонь, вздымающийся перед лицами и фигурами тех, кто протягивал к ней руки. Нерисса стояла за пламенем, подзывая ее, и даже Порция с ее суровым лицом протягивала ей руку. Но огонь преграждал Ксанте путь и поглотил бы ее до того, как она дошла бы до них.

Она закрыла глаза, пытаясь избавиться от видения, но пламя, оранжевое и черное, продолжало пылать за закрытыми веками.

— Хватит! — закричала она, заглушая свой крик подушкой. — Хватит!

В отчаянии она поднялась и вышла из своей комнаты в дальнем конце виллы, где жили все слуги. Взяв со стены в коридоре факел, она с трудом двинулась к средней части дома, там все еще слышался смех и голоса, становившиеся все громче по мере того, как она приближалась к гостиной. У полуоткрытой двери в большую комнату, где стоял клавесин с клавишами из слоновой кости, она остановилась.