Кольцо с бирюзой - Грейс Тиффани (2007)

Из коридора служанка позвала Ксанте. Она встала, расправляя фартук:

— Мне нужно застелить постели.

— Жизнь не так уж трагична, Ксанте! — сказала Нерисса. — Мы миримся с миром, как можем. Смеяться — это полезно.

Она смотрела на дружескую улыбку Нериссы: красные губы изогнуты, как лук, на светлокожем лице. Она смотрела на ее золотисто-рыжие кудри. Ксанте наморщила лоб, но не от злости, а будто пыталась разгадать какую-то загадку, вспомнить что-то, ускользающее из памяти. Она протянула правую руку — розовый шрам резко выделялся на смуглой коже.

— Как я могу смеяться, Нерисса, — сказала она, — если мир думает, будто дьявольский лик — это мое лицо?

Нерисса, не говоря ни слова, долго смотрела на нее. Ксанте показалось, что она ищет и не находит ответа. Но когда Ксанте сделала реверанс и повернулась к двери, Нерисса сказала:

— Ради своего спасения, ты должна попытаться этому научиться.

Глава 32

Ксанте закрыла дверь в комнату Нериссы и бессильно прислонилась к ней. Ослабела она не от боли или видений, а от страха: что же она чуть не наделала! Едва не согласилась на предложение Нериссы. Она ненавидела Ланселота Гоббо и хотела бы вырвать его семя из своего чрева. Но в голове у нее раздался голос отца: «Лишь жизнь священна, и любая жизнь священна».

* * *

Всю следующую неделю Ксанте чувствовала некое умиротворение, словно удачно выдержала тяжелое испытание. Видения являлись все реже и быстро исчезали. Желудок беспокоил ее только по утрам, а Нерисса заботилась о том, чтобы ей доставалась легкая работа, освобождая от длительной работы на кухне: то отправляла ее с записками, то приказывала нарвать цветов, и у Ксанте находилось время полежать в постели.

Но вот из Венеции снова прибыли женихи и вместе с ними ее безымянные страхи. Вечер свадьбы Порции с Бассанио ди Пьомбо был один из самых мрачных в ее жизни.

Ксанте попросила Нериссу никому не говорить о ее состоянии, и Нерисса пообещала: хотя, по крайней мере, Порции нужно будет вовремя сообщить об этом, пока же она ничего никому рассказывать не будет. Однако Порция, вообще редко замечавшая Ксанте, казалось, уже сама догадалась обо всем и даже о том, что виновник — Ланселот. В самый день своей свадьбы она уже собралась изгнать его из «Бельмонта», и Ксанте ликовала. Но Нерисса замолвила словечко за слугу, и его оставили. Возможно, не зная всего о подлом поступке Ланселота, Нерисса считала: только ущемленная гордость или какая-то мелкая любовная обида заставляет Ксанте пренебрегать отцом ее ребенка. Ксанте догадывалась об этом, но страх громко заявлял о себе: ведь Нерисса — христианка, как и Ланселот, а все христиане связаны между собой, и глупо было с ее стороны доверять кому-нибудь из них.

В эту ночь видения мучили ее особенно сильно.

Ксанте стояла у стола в большой гостиной, держась на расстоянии от Ланселота, который стоял за креслом Бассанио, одетый в переливчатую синюю ливрею с вышитым гербом ди Пьомбо — бескрылой птицей. Праздновали свадьбу Порции, и вино лилось рекой, а новые гости все прибывали. У богатых соседей было принято являться в «Бельмонт» в любое время — в завтрак, обед или ужин, поэтому она не обратила особого внимания на двоих молодых людей, пока женщина не откинула капюшон плаща и не открыла свое лицо — лицо Лии Гоцан.

Ксанте застыла на месте, не заметив, как Нерисса взяла поднос у нее из рук, не слыша приветствий и поздравлений, которыми обменивались гости, до тех пор, пока наконец не поняла, что молодая женщина, стоящая перед ней, не призрак, а существо из плоти и крови и лицо у нее самое настоящее.

Тогда она отступила назад и стала внимательно прислушиваться к разговорам, постепенно все понимая.

* * *