Так Нериссу уволили, и она покинула Падую. О городских парнях она не сожалела. Некоторые были красивы, но ни один из них не заставил ее сердце забиться от любви. Нерисса отправилась не домой, а дальше на восток, к побережью. Позади она оставила целый город молодых людей, восторженно говоривших о ее поцелуях среди самшитовых деревьев и о летящем башмаке, брошенном Катериной Минолой в порыве гнева из окна отцовского дома.

* * *

А теперь и синьор Бен Гоцан тоже уволил ее.

Парень с мечтательными глазами, которому Нерисса позволила нести ее сундучок на площадь Сан-Марко, читал строки поэта Петрарки, восхваляя ее кожу. Он пригласил ее пожить с ним в его квартире у западной гавани, но тот факт, что у него было время среди дня таскать ее пожитки и следовать за ней, подобно верному псу, остановил ее. Какая бы работа у него ни была, похоже, это была ночная работа, нечестная, и могла привести ее к столкновению с законом.

Поэтому Нерисса дала ему монету и поставила свой сундучок недалеко от Дворца дожей, глядя на прикрытых фиговыми листками Адама и Еву на стене, высеченных в розовом мраморе и белом известняке.

Она служила в трех богатых семьях в Венеции и в каждой из них обращала пристальное внимание на аристократическую моду одеваться и манеру говорить. Она многому научилась в этих домах, но из всех домов ее увольняли по схожим причинам. Первой хозяйке дома не понравилась манера Нериссы делить с ее старшим сыном спальню в обмен на обучение чтению. Вторая застала ее целующейся с кузеном одного из членов семьи на кухне. Эта дама так стремилась удалить Нериссу с глаз своего собственного супруга, что отправила ее, не слушая никаких оправданий, в одном из своих самых модных платьев и с наилучшими рекомендациями к синьору на Риальто, где ее муж вел свои дела. Этим синьором оказался Шейлок Бен Гоцан, который теперь не поверил бы ни единому слову гоя ни в чем, так он сказал, среди всего прочего, когда она вылетала из его парадного входа этим утром.

Нерисса понимала, что не стоит просить у него рекомендации.

На Кампаниле пробило десять. Она почувствовала, как влага проникает сквозь ее тонкие башмаки. Страж дворца подошел к ней и спросил, что она тут делает. «Сижу на своем сундуке», — ответила девушка. Он спросил, чем бы ей хотелось заняться. Если это то, чем хотелось бы заняться ему, то они могли бы заняться этим, когда кончится его дежурство. Она мило поблагодарила его, но сказала, что надеется к тому времени найти более доходное место.

Страж казался достаточно дружелюбным, а Нерисса была одинока, так что она рассказала ему историю, случившуюся с ней утром.

— Прошу тебя, скажи мне, — попросила она его, — какой закон в этом городе нарушает женщина, совершая акт Венеры с мужчиной?

— Как сказать, — ответил страж. — Возможно, твой еврей-хозяин ссылался на закон о прелюбодеянии.

— Ах, но он касается нарушения супружеских обязательств. Я не замужем, и синьор Делфин тоже. — Она выглядела опечаленной. — Был когда-то женатый мужчина, который приходил ко мне в гетто. Гость моего хозяина. Он пробирался ко мне после ужина, когда синьор Бен Гоцан думал, будто он отправился домой. Его звали Бенджамин, и он так ласково разговаривал со мной, и мне, должна тебе сказать, было так любопытно увидеть обрезанного… Ну, готова согласиться, это было прелюбодеяние. И я просила Христа простить меня за это! Его бедная жена!

Страж рассмеялся:

— Венецианские жены привыкли к этому. Да они и сами так поступают.

— В Новом гетто измен меньше, — сказала Нерисса, нахмурившись. — Я так думаю.

— Не вижу беды в твоих любовных занятиях! — Страж подмигнул Нериссе. — Хотя Христос их и запрещает.

— Нет, он не запрещает, — возразила Нерисса. — Я прочитала Библию не один раз, пока изучала буквы. Христос ничего не говорит о моих любовных делах.

— Ну, священник запрещает их.