Долгая дорога в дюнах - Олег Руднев (1984)

Аккуратно спрятал телефонограмму во внутренний карман куртки и большими шагами направился к поджидавшим его товарищам. Девушка видела, как рыбаки шестами сдвинули лодку за ближнюю мель, как она, вздымая за кормой буруны, ушла в открытое море. Лодка удалялась, постепенно превращаясь в крохотную точечку на горизонте, а она все стояла и стояла на берегу. Морские брызги оспинками оседали на ее лице. Тугой ветер трепал выбившуюся из-под косынки прядь волос.

И только вернувшись домой, уронив голову на руки, она позволила себе беззвучно заплакать.

— Ну, что ты, маленькая? Ну, перестань, успокойся, — пыталась утешить ее Бирута.

— Он поцеловал меня… — сквозь всхлипывания бормотала девушка. — В щеку… В щеку, как сестру, как ребенка, как куклу. Он и собаку поцеловал бы в морду… Если бы она принесла ему этот… — Илга запнулась на секунду и все же выкрикнула со злостью: — Этот проклятый адрес.

— Илга, так нехорошо. Марта не виновата, что ты…

— Я тоже не виновата, что люблю его.

— Успокойся, — уже строго сказала Бирута. Это твое несчастье. А у них… Впрочем, у них тоже счастья еще не было.

ГЛАВА 27

Постукивая мотором, лодка скользила с волны на волну уже далеко в открытом море. Берег с его дюнами остался где-то там, за пеленой серого тумана. Артур полулежал, облокотившись на сети, укрывшись за высоким бортом от ветра и брызг. В который раз он перечитывал строки заветной телефонограммы, пытаясь мысленно увидеть на карте эту самую Тагинскую область, представить себе это далекое-далекое село. И лишь когда рядом с ним опустился на сети Марцис, он снова спрятал листок в карман.

— Приятное сообщение получил, директор? — толстяк закурил, протянул пачку Артуру.

Тот молча взял папиросу.

— Секретничаешь? — криво усмехнулся Марцис. — Большим начальником заделался, теперь на старых друзей можно и наплевать?

— Ты что, — изумился Артур. — С цепи сорвался? Или не добрал вчера?

— Добрал, не добрал — мое личное дело. А вот когда из меня дурака делают… Снасть ему, видите ли, проверить надо. Я такую снасть, — он пнул сапогом сеть, — еще у деда своего видел. Скажи прямо, какого черта с нами увязался?

Артур несколько раз крепко затянулся, невозмутимо спросил:

— А чего это ты занервничал, мешаю?

— Я же сказал — не люблю, когда из меня идиота делают. Собственными руками, мозолями своими… пашу, как проклятый, и не могу позволить взять себе пару рыбин? Что это за порядки?

— Пару? Если бы пару… — Артур видел, что к их разговору прислушиваются остальные.

— Будете, значит, каждый кусок у нас во рту считать? — распалялся толстяк.

— Ты что? — помрачнел Артур. — Неужели не понимаешь, что сегодня значит наша рыба? Людям жрать нечего.

— А иди ты!.. Людям… Мне когда-нибудь кто-нибудь помогал? Думаешь, они обо мне вспомнят, твои люди? Ульманис обещал рай, немецкого порядка на своей шкуре хлебнули… А теперь? Когда же жить по-человечески?

— Да ты, я вижу, философ… Сам додумался или братец подсказал?

— Хеньку не трогай. Ты купил мне лодку? Горючее ты мне дал? То-то. Командовать все горазды.

— Лодка хорошая. Интересно, на какие шиши куплена. Не слыхал я раньше, чтобы у тебя в Риге родня была. Да еще такая состоятельная.

— Эх, дружище, собачья у тебя должность. Уж не только в рот заглядываешь — по чужим карманам начинаешь шарить. Не там ищешь — свою рыбу мы сдаем.

Илга сидела в доме Бируты за обеденным столом, проверяла ученические тетради. Хозяйка уже лежала в постели, но не спала, листала книгу. За окном шумел осенний ветер, доносился все нарастающий рокот прибоя. Илга подняла голову, тревожно вслушалась.

— Мне страшно, — сказала она, глядя в окно, за которым уже темнела ночь.

— Чего? — оторвалась от книги Бирута.