Тайна переписки - Валентин Маслюков (2011)

Когда письмо Люды Арабей попало к Аллочке для перепечатки, она перечитала его несколько раз и бесповоротно прониклась сложным чувством снисходительного презрения. Тут не было, кажется, ничего от зависти к более удачливой сопернице. Можно допустить, что не было. Не было на поверхности, во всяком случае. Многое в себе умертвив, Аллочка ставила на победу Трескина, за которой мудро предвидела грядущее унижение архитекторши. Вместо того, чтобы желать удаления архитекторши и скорейшего прекращения переписки, — чего добивался бы на ее месте всякий заурядный человек, — Аллочка ставила на легкую, быструю и сокрушительную победу Трескина. Возможно, тут сказывалось, помимо всего прочего, укоренившееся, но поверхностное представление, что чем больше сопротивление женщины, тем больше любовь мужчины. Это представление Аллочка по свойству своей нетронутой все же в глубинах души мещанской натуры разделяла, хотя в жизни не всегда умела вести себя соответственно теоретическим соображениям. Сопротивление архитекторши искренно раздражало секретаршу, потому что она не видела за ним ничего, кроме уловки.

Так что Саша встретил в Аллочкином лице опасного и проницательного соглядатая. Сначала Аллочка сообразила, что студент может влюбиться в архитекторшу, потом она догадалась, что это так, а потом увидела собственными глазами. Сама того не подозревая, Аллочка обнаружила свойственный великим людям дар провидения. Аллочкой руководило чувство, которое до предела обостряет способности, в инстинктивном ее открытии сказалось предыдущее напряжение ума, беспрестанные, направленные на один предмет размышления. Замысел изготовить поддельный конверт возник и развился, она изложила его Трескину. А Трескин-то был совсем не такой дурак, чтобы не уловить с полуслова значения комбинации. Трескин-то был сам по себе, может статься, и не гений, но гениальную комбинацию, во всяком случае, способен был и понять, и оценить.

22

Через час Саша разыскал улицу и, приближаясь к двадцать второму дому, с душевным трепетом оглядывал каждую встречную девушку. Наташа жила в старой пятиэтажке. И, наверное, помнила этот двор еще голым и пыльным, думал Саша, разросшиеся тополя взрастали вместе с ней.

Все вокруг говорило ему о Наташе. Между высокими кустами на проходе к подъезду расположилась на лавочках праздная публика: не очень старые женщины, мужик с сигаретой, другой мужчина в майке. Если и был у них разговор, то не срочный, когда подошел Саша, все смолкли. Они смотрели на случайного парня с таким вниманием, что не трудно было уверовать: эти люди знают и понимают, куда он идет. Спросить про Наташу Сомову — расцветятся все улыбками.

Он поднялся до самого верха, на пятый этаж, и, не дав себе передышки, позвонил. Сначала послышался лай мелкой, несерьезной собачки, потом открыла дверь девушка.

Одним проницающим все взглядом Саша увидел, что это была не Она.

Удивительно стройная блондинка, длинноногая, в черных лосинах и мохнатом голубом свитере. По-своему привлекательная, что говорить, очаровательная… Если только не настаивать на собственном представлении, изменчивом и невнятном. Наташа Сомова существовала не в воображении, а совершенно телесно, пахло от нее ароматной ванной, чудесными кремами, чуть влажные волосы шли прибойной волной от виска к ушку.

Не требовалось даже усилия, чтобы признать: это Она и другой нет. Первое мимолетное сомнение поблекло и растворилось тем легче, что в жизни Наташа Сомова убедительнее была и ярче, чем в воображении.

— Джуди! — прикрикнула она на черного пуделя, который с заливистым лаем путался под ногами, плюшевой своей головой совался между лодыжками — она пыталась затолкать собачку обратно в коридор. Уповая на безнаказанность, пудель не унимался. — Джуди!

— Вы Наташа Сомова? — спросил Саша, забыв поздороваться.

— Да! Джуди!