Тайна переписки - Валентин Маслюков (2011)

И не помог бы тут, вероятно, даже Эмиль Золя.

Он часто зевал и часто смотрел на часы. А поднялся резко и сразу, рывком — в пятнадцать минут четвертого.

На взгорке среди бурьяна лежала припрятанная со вчерашнего дня доска. Обструганный ее конец Саша вставил подрагивающими руками в нижнюю часть трубы, которая составляла одну из боковин лестницы. Доска эта была удлинитель для первого балкона, и она действительно понадобилась. Бегло осмотревшись, Саша спустился к стене и со ступенек перед грузовой дверью зацепился прямо над собой за перила. Нижняя перекладина веревочной лестницы, которая соединялась дальше с короткой железной, пришлась достаточно высоко. Холодящий был миг, когда Саша болтался в пустоте, не имея возможности оглянуться да и предпринять что-нибудь, если появится не вовремя прохожий. Выручить могли только лишь скорость и везение.

Живо поднявшись, Саша перевалился через перила, поспешно втянул за собой лестницу вместе с веревочным охвостьем и сразу присел, чтобы его не видели с улицы — здесь было довольно светло.

За светящимся матовым стеклом в гостинице стояла тишина. Алюминиевая дверь оказалась заперта. Так же как и окно.

Значит, подниматься. Зацепить и утвердить лестницу, вскарабкаться на ограждение и перевалиться в пустоту, ногою ловить перекладину.

Дверь следующего, второго балкона, не поддалась. Так же, как дверь третьего. Саша поднялся на четвертый и обнаружил, что и тут все перекрыто. Они там, в гостинице, не особенно заботились о ночных гостях. Не ожидали их, во всяком случае, с тыла.

Для такого рода затруднений Саша припас короткий воровской ломик, он болтался в петле под курткой. Но трудно было сказать, имелась ли у балконных дверей и окон сигнализация, да и не хотелось ничего ломать без нужды.

А заглядывать вверх, на уходящие чередой балконы, было жутковато. Земля по-прежнему оставалась ближе, чем вершина, но выступ, четыре опоясывающих башню балкона, надвинулся угрожающе. С пятого этажа просматривались окрестности, купы деревьев на взгорке темнели совсем рядом, под рукой.

Саша достал ломик и попробовал подцепить дверь — она держалась прочно, и речи не могло быть, чтобы вот так вот нажать — и отскочило. Тут пришлось бы поработать всерьез, с лязгом и грохотом. Так что от мысли ломать пришлось отказаться. И как ни жутко было заглядывать вверх, путь вниз, к отступлению, был и вовсе заказан, Саша это хорошо понимал.

Он высунулся, зацепился и полез, проживая во времени каждое отдельное движение. Странная пришла тупость, отупение страха — однообразная, мелкая, почти не мешающая дрожь. Под пеленой отупения таился все тот же страх. Страх подстерегал, его, Саша боялся страха, потому лез, не останавливаясь больше нигде, не пробовал двери, а просто поднимался заведенными безостановочными движениями с балкона на балкон.

Так он залез на самый вверх, и оказалось вдруг, что больше ничего нет: кусок стены с изломом отвесного изгиба над головой и черное звездное небо. Саша втащил за собой лестницу и прошелся по балкону онемевшими, негнущимися ногами.

Во все стороны лежал укрытый темнотой город; разреженные огни не проясняли его очертаний.

А дверь стояла приоткрытая.

Недолгое время спустя он вышел в конец длинного гостиничного коридора, посредине которого тянулась ковровая дорожка.

Сюда он хотел попасть и здесь стоял, ощупывая в карманах связки ключей.

По обеим сторонам коридора тянулись номера, дальше за лифтами, напротив главной лестницы находился невидимый Саше пост. Там, возможно, дежурила горничная. А может быть, ее не было. Или она спала. Это уже нельзя было предугадать. Оставались последние двадцать шагов.

Возле шестьсот четырнадцатого номера он повернулся спиной к лифтам и к посту, где, возможно, спала горничная, стараясь не звякнуть, потянул из кармана связку ключей. Потом, не закончив это дело, тронул ручку, нажал — дверь отворилась.