Останься со мной навсегда - Наталья Калинина (1997)

— Не притворяйся, что не поняла, — он улыбнулся и еще крепче сжал ее запястье. — Ты сама прекрасно знаешь за что.

Констанс стояла перед мольбертом, с которого на нее смотрело смеющееся мальчишеское лицо. Она только что закончила писать его портрет, и краски еще не просохли — наверное, поэтому его глаза казались такими блестящими… Но они и в жизни были у него такими. Они блестели всегда: когда он смеялся, подшучивая над ее любовью, когда осыпал ее ласками в порыве импульсивной нежности; когда вдохновенно рассказывал ей о своем еще не завершенном романе и фантазировал вслух о том, как будет жить, когда прославится и разбогатеет… Даже когда он погружался в задумчивость, решая про себя какие-то свои проблемы, его глаза блестели. Наверное, его глаза были такими лучистыми потому, что он хотел от жизни очень многого. И он добился того, чего хотел. Он действительно стал королем. Он стал известным сценаристом, заработал уйму денег и окружил себя роскошью… А сейчас он улыбался ей с портрета.

Констанс отступила на несколько шагов, чтобы взглянуть со стороны на свое творение. Сумела ли она передать на холсте его облик таким, каким она его себе представляла? Нет, талант художницы не изменил ей и на этот раз, хотя она никогда прежде не писала портретов — лицо, глядящее на нее с холста, было тем самым лицом, которое она знала и любила тогда, четверть века назад… Которое она любит до сих пор. У нее не было его фотографии, но ее память запечатлела его образ лучше всякого фотоаппарата, а кисть с предельной точностью отобразила на холсте это до боли любимое лицо…

С тех самых пор, как она обнаружила в себе талант художницы, у нее не раз возникало желание написать его портрет, но она не решалась, боясь, что не сумеет передать на холсте его суть. Она утоляла свою тоску по давно утраченному счастью, увековечивая на холсте места, где они бывали вместе… Констанс проглотила слезы и обвела медленным взглядом стены мастерской, сплошь увешанные ее картинами. На каждой из них незримо присутствовал он — он сидел вместе с ней на той пустой скамейке в парке, шел под руку с ней по безлюдному переулку между старинных зданий, по залитой солнечным светом аллее, улыбался ей сквозь сверкающие струи фонтана посреди пустынной площади… Только они, весна и солнце — и ни души вокруг. Он стоял рядом с ней на поросшем высокой травой пустыре, любуясь золотыми куполами собора, виднеющегося вдали. Он был везде — в сочных красках южной природы, в свежести весенней листвы, в безмятежной синеве мартовского неба и в ослепительно ярких лучах солнца, сияющего над миром ее любви. Конечно, он был на каждом ее холсте — ведь все это было вдохновлено им.

Констанс взяла пропитанную ацетоном тряпочку и вытерла выпачканные краской руки, потом опустилась на стул. Она очень устала за эти дни, работая с утра до вечера над портретом… Нет, она устала не от работы — работа, напротив, помогла ей на какое-то время отвлечься от этого ада, который разверзся в ее душе в тот самый момент, когда она узнала, что он и ее дочь… Она громко застонала, схватившись обеими руками за горло. Она устала страдать — вот от чего она устала. Она больше не может этого выносить.

В течение последних полутора месяцев она пребывала в состоянии, близком к умопомешательству. Когда Вероника позвонила из Рима и сказала, что встретила его, что живет теперь у него, она подумала, что сойдет с ума… Как ни странно, рассудок она сохранила. Было бы лучше, если бы она потеряла его. Говорят, помешанные страдают меньше, чем нормальные люди.

После того звонка ее жизнь превратилась в непрекращающуюся пытку. Ночами она лежала без сна в своей одинокой постели, представляя себе его, сжимающего в объятиях Веронику, — так же, как когда-то сжимал в объятиях ее… От бессонницы ей в конце концов удалось избавиться с помощью сильного снотворного. Но нет такого лекарства, которое могло бы спасти человека от душевных мук.