Роковая женщина - Майкл Корда (1998)

Ей показалось странным то, что он сказал. В такое состояние он впадал, когда сильно уставал — словно разговаривал сам с собой. «Нужно разобраться с Фондом», — мог пробормотать он поздно вечером посреди беседы о чем-то совсем другом. Или, засыпая, он шептал: «Нужно внимательнее изучить материнский траст».

Она знала, как он одержим своими обязанностями — или тем, что он слишком долго ими пренебрегал, поэтому ее не удивляло, как работает его мысль, ища новых поводов для беспокойства, или возвращаясь на прежнюю почву, даже когда он засыпал…

Однако она не могла не удивляться, что бриллианты, что бы они собой не представляли, внезапно оказались столь важны для него.

Она на него не давила. У него были назначены встречи с юристами, банкирами, советниками, занимавшимися его налогами — людьми, чья жизнь, казалось, была посвящена изучению каждой детали финансовых дел семьи Баннермэнов, подобно тому, как ортодоксальные евреи штудируют Талмуд. Баннермэн не открывал своих планов никому из них, он просто производил впечатление человека, пытающегося разобраться в делах, как помещик, возвратившийся из отсутствия, производит инспекцию своих стад и амбаров. Не важно, сколь сложен был предмет — он требовал, чтоб отчет о нем занимал одну машинописную страницу, — урок, который он вынес из своей президентской кампании. Его люди жаловались, протестовали, клялись, что это невозможно, но, в конце концов, будучи Артуром Баннермэном, он всегда добивался своего, и она поняла, что в этом есть смысл.

— Дай им сделать эту проклятую работу, — говорил он ей. — За это им и платят. Мне не нужно эссе, или отчет для Верховного суда, или целый ворох бессмысленных фактов и диаграмм. Мне нужны цифры, проблемы, варианты выбора. Я научился этому от Эйзенхауэра. «Хороший генерал — это хороший менеджер», — говорил он мне, и был прав. Никогда не забывай об этом.

Но ей казалось, что вряд ли представится случай вспомнить этот совет, а тем более им воспользоваться. Артур, отметила она, в последнее время сыпал хорошими советами. Едва не утонув и пережив бурю, он был «на высоте», как выразился бы Саймон, полон энергии, ретиво пробираясь сквозь груды одностраничных меморандумов, так, словно наслаждался каждой минутой. Прошла неделя, прежде чем она напомнила ему об обещании. Как и ожидалось, он нахмурил брови.

— Я дал тебе слово.

— Но ты его не держишь.

— Мне назначен прием на будущей неделе. Блюменталь — занятый человек. Он не может принять меня раньше понедельника. В конце концов, у этого парня есть пациенты с еще худшими проблемами, чем у меня.

Алекса не стала развивать тему. Она была совершенно уверена, что Артур не выразил ни тревоги, ни заинтересованности, а представил все как обычный осмотр — иначе ни один врач, каким бы занятым и знаменитым он не был, не отказался бы выделить время для Артура Баннермэна. Однако если что-то не так, Блюменталь это обнаружит. Ей хотелось позвонить ему и рассказать, что случилось, но она прекрасно знала, что Артур не простит ее за вмешательство. В отличие от Артура, она питала абсолютное доверие к докторам, хотя сама никогда не болела.

Кроме того, нельзя было отрицать, что Артур, казалось, полностью поправился. У него был хороший цвет лица, он спал как младенец, двигался такой походкой, что она едва за ним поспевала.

Так что, решила она, причин для беспокойства нет.

— Много шума из ничего, — сказал он, целуя ее в дверях.

— Ты рассказал ему, что произошло в Мэйне?

— Конечно. Он отнес это за счет переутомления, переохлаждения, шока. Блюменталь выписал меня вчистую.

Его лицо лучилось убежденностью, голос был бодр, но она не верила ни одному его слову. С другой стороны, напомнила она себе, если б там было что-то серьезное, доктор, конечно, положил бы его в больницу, хотя бы, чтобы сделать анализы. В любом случае, он не ребенок — вряд ли она может потребовать от него справку от врача.