Роковая женщина - Майкл Корда (1998)

— Вот как? — спросил Роберт. — Пожалуйста, продолжайте, — добавил он с иронической усмешкой.

Она не была уверена, что он над ней не издевается, но решила не обращать внимания.

— Он чувствовал, что сделал недостаточно. Я имею в виду — недостаточно добра, — уточнила она, сознавая, что это звучит слишком серьезно. — Его отец и дед были великими филантропами, и он чувствовал, что не пошел по их стопам, пустил дела на самотек… То есть, возьмем Фонд Баннермэна…

Роберт рассмеялся.

— Возьмите его! Толпа скулящих яйцеголовых, распихивающих друг друга локтями, чтобы пробиться к кормушке.

— Артур считал не совсем так. Он думал, если процитировать его точно, что «Фонд выродился в пустое умствование», что вместо полезных добрых дел он не производит ничего, кроме тезисов докторов философии и левой пропаганды, а это совсем не то, чего хотел его отец… извините, ваш дед.

— Чертовски верно, — сказал Роберт. — Дедушка в гробу бы перевернулся, если б узнал, что Фонд выпускает доклады, рекомендующие ввести такие налоги на наследство, что оно съедается подчистую!

— У вашего отца были свои сомнения на этот счет. В любом случае, поскольку он не мог изменить Фонд, он хотел начать все сызнова — использовать богатство для добрых дел, но по более гуманной шкале. «Филантропия для людей как противоположность филантропическим институтам» — так он это называл.

Роберт, казалось, удивился.

— Филантропия для людей? Что это значит?

— Это значит — финансировать проекты, помогающие людям напрямую, вместо того, чтобы создавать огромные институты, выходящие из-под контроля как Фонд. — Она снова ощутила, что все это прозвучало излишне серьезно, но Артур страстно верил в свои идеи, и она хотела убедить его детей, как он убедил ее саму. — Это значит — узнавать нужды людей, вместо того, чтобы им что-то указывать. Ваш отец много об этом думал. Он искал способ вырваться из того, что он называл «филантропической башней из слоновой кости». Он хотел, чтобы деньги шли на улучшение условий жизни людей. Ему нравилось находить небольшие организации, делавшие то, что его интересовало, это было для него как хобби. Он спонсировал балетную школу в Гарлеме, школу традиционных ремесел для индейцев навахо, проекты того рода, о которых, казалось, никто больше не беспокоился. Он чувствовал, что должен соприкасаться с людьми непосредственно, а не просто строить новую библиотеку в Гарварде, или придумывать занятия для множества профессоров.

— Звучит как одна из завиральных идей Эммета.

— В этом нет ничего завирального. Он разрабатывал все в деталях. И, между прочим, он считал, что в идеях Эммета есть немало смысла. Во всяком случае, в некоторых.

— А проклятый отцов музей? Это тоже входило в его планы?

Идеи Артура казались ей столь разумными, что она была удивлена — и напугана — скептицизмом и враждебностью его детей. Роберта ей было легче понять, чем других — его гордость наследника была уязвлена, и его лишили богатства, которое он должен был считать «своим». Однако она не видела причин, по которым Сесилия и Патнэм должны противостоять планам Артура.

— Да, — сказала она. — Он планировал построить музей, хотя это была не единственная его задача. Он хотел чего-то большего, чем музей, видите ли. Он считал, что Музей современного искусства бесплоден, а музей Гуггенхейма — еще хуже. Артур мечтал о музее, который был бы общественным центром, был бы самодостаточен, где искусство бы привлекало людей, а не просто хранилось в четырех стенах…

— Я слышал все это раньше, — устало произнес Роберт. — Полная чепуха. Памятник отцовской суетности.

— Ничего подобного! — Алекса повысила голос. — Он тщательно все разработал. Я могу показать вам его планы…

— Я не собираюсь тратить на это время, — сказала Сесилия. — И не верю, что у отца было малейшее намерение сделать нечто подобное, а если он сделал, так был или безумен, или пьян, или под вашим дурным влиянием…