Роковая женщина - Майкл Корда (1998)

— Это абсолютная неправда! Он был человеком, обладавшим широким видением…

— И вы просите нас поверить, что он обсуждал все это с совершенно посторонней особой? — Сесилия, заметила Алекса, избегала смотреть в глаза, а когда она обращалась к ней непосредственно, то старалась сосредоточить взгляд на какой-то точке над головой Алексы. — Вы, возможно, заставили его подписать какой-то клочок бумаги, потому что он был стар и болен, но он никогда не предал бы собственную плоть и кровь.

— Я не «совершенно посторонняя», мисс Баннермэн. — Алекса позволила себе допустить гневную интонацию. — И если вдуматься, ваш отец по-настоящему позаботился о детях — обо всех вас. Ему не нравилось, что богатство сделало с его жизнью, и он решил не позволять этому повториться вновь.

Роберт пересел на подлокотник софы, небрежно заложив ногу за ногу. Он напоминал скорее элегантного старшекурсника, чем посла Соединенных Штатов, уже переступившего сорокалетний рубеж. Руку он положил на плечи Сесилии. Это был жест одновременно ласковый и собственнический — он, безусловно, больше походил на жениха, или бывшего жениха Сесилии, чем Букер, и, казалось, разработал целую серию приемов, призванных отодвинуть Букера на задний план, где, как полагал Роберт Баннермэн, ему самое и место.

— Тише, Сеси, — сказал он. — Дай Алексе договорить. — Он ободряюще ей улыбнулся. — Так что конкретно замышлял отец? Если уж он был так с вами откровенен?

— Он не хотел, чтобы отныне контроль над Трестом был сосредоточен в руках одного человека.

— Знаете, вы исключительно тактичная женщина. Но давайте говорить начистоту. Он не хотел оставлять его в моих руках, правда? Это из-за меня он беспокоился.

Она боялась сказать Роберту правду и вздохнула с облегчением, когда он сам затронул эту тему.

— Да, — тихо сказала она. — Но только отчасти.

Он кивнул. Казалось, он был слегка опечален, но отнюдь не удивлен и не оскорблен.

— Это очень давняя история, — сказал он. — Не стану утомлять вас деталями, они теперь не имеют значения. Отец так и не простил меня за то, что проиграл первичные выборы. Он переложил вину на меня, хотя я только исполнял то, что он от меня требовал. С этим так называемым новым завещанием он попытался нанести мне ответный удар. Могу лишь пожалеть о том, что он вовлек вас в эту убогую пародию на трагедию о царе Эдипе. Итак, я с точки зрения отца был недостоин управлять трестом?

— Он считал, что вы старались вырвать контроль у него из рук.

— Знаю. Это смешно. Он не управлял делами сам — и не мог, учитывая то состояние, в котором он находился после смерти Джона. Поэтому я постарался переложить ношу на свои плечи. Он прекрасно знал, что я делаю — я никогда не держал это в тайне. При всем уважении к бабушке, нельзя было ожидать, что она справится сама. Я хочу сказать, для нас есть более важные проблемы, чем сохранение скалы посредине реки Гудзон, или забота о том, чтобы слугам в Кайаве выплачивалось жалованье, хотя они давно уже одряхлели и получают пенсию. Когда отец восстановил свои силы — нет, будем говорить прямо, когда он более-менее справился с пьянством и вышел из депрессии, он обрушил на меня обвинение, что я якобы собирался снести Кайаву и построить на ее месте небоскреб из стекла и бетона. Полагаю, он говорил вам, что я использовал Трест в собственных целях?

Она кивнула, снова испытывая благодарность за то, что он сказал это сам.

— Господи! Сесилия знает, как все было на самом деле. И Патнэм знает правду, верно, Пат?

Патнэм, явно очнувшись от каких-то своих мыслей при звуке собственного имени, пожал плечами. Выражение его лица было трудно понять, но Роберт предпочел истолковать его как согласие.

— Видите! Они так не думают. Бабушка так не думает. И де Витт так не думает. Это все плод воображения отца, нет-нет, дайте мне закончить. Вас нельзя винить, я это знаю. Вы верите в то, что вам рассказал отец. И почему бы вам не верить? Только это неправда.