Роковая женщина - Майкл Корда (1998)

— Я тоже так думаю.

Холодные синие глаза сверкнули. Роберт Баннермэн все еще улыбался, но на долю секунды Алекса разглядела в его глазах ярость. Затем она исчезла как ни бывало.

— Рассчитываю на это, — сказал он и повернулся, чтобы двинуться по проходу к алтарю, где ею, восседая не шелохнувшись, ждала бабушка.

Алекса сидела неподвижно в начале панихиды, с неловкостью сознавая, что все, кто могут, исподтишка таращатся на нее из-за своих молитвенников. Она встала во время Молитвы Господней, села, когда все сели, снова встала, когда собравшиеся запели гимн, на сей раз ей неизвестный. Она надеялась на какое-то душевное движение, надеялась, что церковная служба поможет ей примириться со смертью Артура, или, по крайней мере, разобраться в собственных чувствах по отношению к случившемуся, но все казалось ей таким же бессмысленным, как на похоронах отца. Она не находила утешения в молитвах и гимнах, они были просто ритуалом, который необходимо вытерпеть перед тем, как тело опустят в могилу.

По церкви пронесся ропот предвкушения, когда на кафедру поднялся Эммет де Витт, и его голова вознеслась над орлиными крыльями. Алекса, конечно, узнала его в лицо — он добился достаточной известности. Она знала, что Артур питал определенную привязанность к Эммету и завидовал ею умению управляться с прессой. Артуру, пожалуй, нравилось, что в семье есть эксцентричный тип, при условии, что это не один из его детей, и она знала, что он часто защищал Эммета перед отцом. Однажды она слышала, как он говорил по телефону: «Кортланд, оставь Эммета в покое, или, Богом клянусь, я передам юридические дела семьи кому-нибудь другому, шурин ты мне или не шурин».

Теперь она с удивлением смотрела, как Эммет стоит в молчании, ожидая, когда внимание аудитории полностью обратится к нему. Благодаря своему экстравагантному виду, странной прическе и фанатичному блеску в глазах под толстыми стеклами очков, худым, запавшим щекам и невероятному росту он умел произвести впечатление с первого взгляда. Она ощутила неестественную тишину в церкви и то, как давит на нее возникшая здесь напряженная атмосфера и, возможно, не только потому, что Эммет был своего рода шутником от религии, обожавшим шокировать слушателей, но также и потому, что у него был великолепный актерский дар тянуть паузу и заставлять зрителей ждать своей реплики. Он откашлялся. Медленно поводил взглядом по изукрашенному потолку. Потом плавно простер руки для благословения, что внезапно сделало его похожим на какую-то большую, неуклюжую птицу, вроде аиста, готовящегося к полету.

Выступающий кадык его пару раз дернулся, и Эммет, сделав глубокий вдох, повернулся, и уставясь прямо на нее со все еще воздетыми руками, голосом, исполненным глубокой силы, произнес:

— «Кто из вас без греха, первым брось в нее камень».

На мгновенье воцарилась тишина, а затем по всей церкви приглушенно загуляли шепотки. Она увидела, что все присутствующие обернулись к ней, за исключением Элинор Баннермэн.

На один короткий миг ей захотелось вскочить и убежать отсюда куда глаза глядят. Она почувствовала, как дрожат ее ноги. И что еще хуже, поняла, что краснеет.

Алекса пыталась изо всех сил взять себя в руки, надеясь как-нибудь справиться с предательским румянцем. Но безуспешно — ее щеки пылали словно маки. Сосредоточив взгляд на затылке Элинор Баннермэн, Алекса застыла в неподвижности, не услышав ни слова из проповеди Эммета — все ее усилия были направлены только на то, чтобы до конца службы не дать своим слезам вырваться наружу.

— Извините, пожалуйста.

Она обернулась и увидела, что рядом с ней на крыльце стоит Мартин Букер. Он выглядел взвинченным, словно ему не нравилось то, что ему поручили.

— Роберт… то есть посол — поручил мне убедиться, что вы и мистер Вольф нашли дорогу к Пирогу.

— К Пирогу?