Театр любви - Наталья Калинина (1996)

— Ты от меня что-то скрываешь.

Он взглянул на меня и быстро отвел глаза.

— Я ничего от тебя не скрываю, Таня.

— Вы… произвели вскрытие?

— В этом не было необходимости.

— А вдруг она на самом деле умерла не своей смертью?

— Никаких вдруг. — Апухтин резко встал. — Таня, пойми: наступит день, и мы узнаем, как все было на самом деле. Ты это тоже узнаешь.

— Ты хочешь сказать, что моя мама стала жертвой преступления?

— Я ничего не хочу сказать. Танюша, наберись терпения.

Он наклонился и поцеловал меня в лоб.

…Я резко вскочила с кровати. Набраться терпения. Но для чего, спрашивается?

Возможно, со смертью мамы связана какая-то тайна, которую Апухтин пытается раскрыть. Он щадит меня, утаивая какие-то страшные подробности ее последних минут. Это жестоко. Я должна знать правду, какой бы ужасной она ни оказалась.

Я бросилась в коридор и распахнула дверь в Алешину комнату. Он стоял возле раскрытого окна, в которое, как я догадалась, собирался вылезти. На Алеше были полушубок и шапка.

— Куда? — вырвалось у меня.

— Понимаешь, сестренка, я должен проведать одного человека, — сказал он, почти совсем не смутившись.

— Но почему не через дверь?

— Не хотел тревожить тебя — засов сильно гремит. — Он закрыл окно. — Там такой мороз. Что, сестренка, не спится?

— В чем дело? Почему вы все что-то скрываете от меня? — Мой голос звенел на истеричной ноте. — Что происходит? Когда, наконец, закончится эта грязная игра?

— Скоро. Очень скоро. Поверь, сестренка, все будет хорошо. Только наберись терпения.

— Черт бы вас всех побрал с этим терпением! Надоело! Вы все мне надоели! Вы меня за дурочку считаете! Или за сумасшедшую. Вы все в сговоре. В каком-то грязном отвратительном сговоре. Вы хотите моей смерти! Все!..

Мой голос сорвался на хрип.

— Сестренка, успокойся. — Алеша неуклюже обнял меня за плечи. — Все будет хорошо, поверь мне.

— Хорошо уже не будет. Никогда! Мама, мамочка, я так хочу к тебе…

Я видела растерянные глаза Алеши. Мне показалось, он хочет что-то сказать. Его губы шевелились, произнося какие-то слова, но я их не слышала.

— Давай присядем, а? — Он увлек меня к кровати и укутал мои плечи одеялом. — Обсудим все спокойно, на трезвую голову.

— Нечего нам обсуждать. Все кончено. Я больше ничего, ничего не хочу. Оставьте меня в покое.

— Э, так у нас дело не пойдет. У этого твоего дружка самые добрые намерения, да только он не учел, что у тебя не железная душа. Ты, сестренка, столько всего пережила. Но ты у меня умница, правда? Ты не подведешь своего старшего братана.

Я кивнула и крепко прижалась к его плечу. Он осторожно погладил меня по голове.

— Жить надо, сестренка. Что бы с тобой ни случилось, а жить надо. Говорят, Бог дал нам жизнь, только он и может взять ее назад. Еще говорят, Бог за добрые дела человеку прежние грехи прощает. Правильно, сестренка?

— Не знаю. Мне как-то все равно. Моя жизнь кончена. Я больше не хочу… не смогу жить. Да и зачем? Лучше ничего не чувствовать. Мама, мамочка, какая же ты счастливая…

Алеша вздохнул и больно стиснул мои плечи.

— Сестренка, ты сейчас по-быстрому оденешься, и мы с тобой кое-куда двинем, ясно? Я тебе сапожки принесу и все остальное.

— Зачем? Я никуда не хочу.

— Хочешь. Уж это я знаю наверняка. — Он встал и вернулся через несколько минут с моей одеждой. — Только дружку своему, чур, ни слова. Ну и всем остальным тоже. Я тебе потом скажу — почему. Да ты и сама поймешь.

Мы шли лесной тропинкой в сторону, противоположную от станции. Я знала: где-то там, за лесом, дачный поселок МВД. Когда-то давно я была там с Борисом на дне рождения у какой-то важной милицейской шишки.

— Только спокойно, ладно, сестренка? — сказал Алеша, когда мы подошли к обнесенному высоким забором дому. Я обратила внимание, что прежде, чем открыть калитку, он огляделся по сторонам.