Театр любви - Наталья Калинина (1996)

— А в чем же еще? Никогда не поверю, что мой сын может жить с этой плебейкой только из чувства благодарности.

— Можешь не верить — тебя никто не заставляет.

— А тетрадку я отдам Таше. Сегодня же. Там о ней так много написано. Пусть Таша знает, как ты ее любишь.

— Ты этого не сделаешь! Слышишь, мама? Я запрещаю тебе! Ты не имеешь права взваливать на Ташу…

— Имею. Она нам не чужая. Более того, я попрошу Ташу, чтобы она взяла тебя в железные рукавицы.

— Отдай мне тетрадку!

— Ну да, Пусик (Саша ненавидел это дурацкое прозвище, о чем Кириллина, разумеется, знала), я отдаю тебе тетрадку, в которой твоей рукой черным по белому написано, в приступе истеричной откровенности, что ты один виноват в гибели Стрижевской. Ты выбалтываешь это Валентине, которая тут же бежит в гастроном за бутылкой. И все возвращается на круги своя. Нет, мой маленький Пусик, я отдам тетрадку Таше. Так будет безопаснее.

— Не смей!

Я вижу, как дергается под его глазом жилка, хотя раньше и намека на нее не было.

— Владея тремя языками, докатиться до того, чтоб сидеть под каблуком у грязной необразованной бабищи! Но Таша спасет, она все еще любит тебя!

— Ты отдашь мне эту тетрадку сию минуту, иначе я…

— Тут Сашок на Варвару как кинется, да за грудки ее. Спасибо, собака подоспела, — слышала я все такой же невозмутимый голос Натальи Филипповны. — Добре его за руку тяпнула. До крови. Ученый кобель, драк не любит. Он и на Валентину бросается, когда та дочку бьет. Так она его шваброй, шваброй.

— Вы говорите, Рыцарь Сашу укусил? Неужели он мог…

— За дело укусил — нечего руки распускать. Сашка как следует выругался и дверью входной как бацнет. Аж штукатурка с потолка посыпалась. Ну а перед этим крикнул из коридора, что Валентину все равно не бросит, хоть у него душа на части разрывается.

Я все больше и больше узнавала прежнего Сашу. Своего Сашу. Хотя раньше он ни на кого бы не поднял руки. Но Варвара Аркадьевна могла и святого из себя вывести. Да, в Саше так много осталось от него прежнего. Я бы не сказала, что от этого открытия у меня полегчало на душе. Меня обуревали самые противоречивые желания. Но одно главенствовало надо всеми — хотелось бросить все и бежать к нему. Мне было наплевать, что случилось потом.

— После Варвара побежала звонить тебе. Она так и сказала: пойду Таше позвоню. Если она дома, поеду к ней. Да ихний телефон почему-то не работал. Это уже милиция что-то там подправила.

— Она пошла в автомат?

— Не сразу. Собака стала на двор проситься. Она сказала, что позвонит тебе с улицы, потом собаку домой приведет и поедет. Мне велела на задвижку в столовой закрыться и никого из них к себе не впускать. Я посуду прибрала. После взяла носок и в столовой села возле окошка. В моей комнате темно, а свет с таких пор жечь рано — никаких денег не хватит.

— Вы слыхали, как она Рыцаря домой привела?

— Я слыхала, как кто-то дверью хлопнул, потом собака заскулила. Сперва на дверь бросалась, а после скулить стала. Потом снова дверь хлопнула. Кухонная.

— И больше вы Сашу не видели, — сказала я, машинально подняв с полу клубок шерсти. К глубокому разочарованию не на шутку разыгравшегося Егора.

Наталья Филипповна положила вязанье на тахту.

— Руки уставать стали. И ломит их. — Она потерла свои распухшие суставы. — У меня еще с каких пор ревматизм. Помню, мы чакан по колено в ледяной воде били. Зима на носу, а хату крыть нечем, хоть ты убейся. С Василия толку мало — весь латаный-перелатаный по госпиталям. К работе негодный был совсем, а до удовольствий охочий. Ну да, ему хорошо — помиловался с бабой и в кусты. А бабе после этого рожать… На Троицу помер. Я с тремя малыми детьми осталась, четвертый в брюхо стучался. Наверняка бы помер, кабы не Варвара. И все равно грех от родного дитя отказываться. Непрощенный грех. За него Господь и наслал мне пелену на глаза.