И всё равно люби - Кэрри Браун (2016)

– Которого? – ровно спросила доктор Веннинг, сложив руки на груди и глядя куда-то в коридор.

Нянечка сверилась с записями.

– Правый.

Доктор Веннинг недовольно крякнула.

– Очень плохо. На левом у него страшный астигматизм. А правый видит превосходно.

Последующий разговор между ними – доктор Веннинг спрашивала, нянечка отвечала – был почти непонятен для Рут. Она разобрала, что они говорили о выписанных лекарствах, дозировке. И поняла, что мистер Мицотакис в глубокой депрессии.

Нянечка захлопнула папку.

– Его накачали препаратами, – проговорила она, – а он все никак не замолчит. Хотите окончательно вышибить разум из него?

Она указала подбородком в сторону ширмы, за которой лежал мистер Мицотакис.

– Вы только послушайте его. Он несет все тот же бред.

У доктора Веннинг за лацкан была зацеплена ручка. Она отцепила ее и незаметно положила в карман пониже.

– Рут, подожди здесь, пожалуйста, – попросила Веннинг. – Ты взяла апельсины?

Рут молча протянула ей сумку. Доктор Веннинг передала Рут свои костыли.

Рут стояла за шторкой, и до нее доносились стоны, а между стонами – какое-то возбужденное бормотанье, будто песнопение. Когда доктор Веннинг отодвинула ширму, Рут быстро отвернулась. Ей совсем не хотелось смотреть на мистера Мицотакиса. Раз или два, когда она помогала доктору Веннинг в субботу, он приходил к ней по записи. Грузный мужчина средних лет, смуглый, грязноватая кожа изрыта оспинами. При этом в глазах его светился живой ум, держался он с достоинством; грудь его казалась Рут неожиданно впалой. Он носил очки с толстыми стеклами, волосы свисали жидкими кудрями – осветленные, догадалась Рут. Он старомодно поклонился ей.

Ножки стула скрипнули по полу.

– Петрос, – послышался голос доктора Веннинг. – Петрос, вы можете посмотреть на меня?

Тишина. Тогда доктор Веннинг сказала:

– Плохи твои дела, приятель.

Мистер Мицотакис начал что-то шептать, и отчего-то этот звук был куда более жутким, чем предшествовавшие ему песнопения. Он молится. Молится на греческом, поняла Рут. Врачи и медсестры молча обходили Рут и шли дальше по своим делам, никак не давая понять, что вообще заметили ее – застывшую девушку с широко раскрытыми глазами, прижимающую к себе два пальто. Шторки на мгновение распахивались и тут же снова смыкались. Санитары погромыхивали металлическими тележками, наполненными бутылками, кувшинами и подносами, пол в коридоре сверкал так, словно только что смочен водой. На дальнем конце коридора двойные двери распахнулись, и Рут быстро повернулась туда глотнуть холодного воздуху. За окном декабрь, глубокая ночь, во дворе у обочины припаркована «Скорая», в свете фар виден грязный серый сугроб, пахнет выхлопными газами.

Рут совсем не хотелось быть здесь, не хотелось быть в больнице, не хотелось быть с мистером Мицотакисом.

Ей казалось, она понимает, отчего мужчине вдруг могло захотеться прыгнуть с крыши своего гаража, расправив крылья. Ей не хотелось это понимать, но она понимала.

Рука тянулась позвонить Питеру, но было совсем поздно.

На том конце коридора огоньки вспыхнули и затем погасли. Рут огляделась в поисках стула. Если она сейчас не сядет, если не прижмется головой к коленям, она грохнется в обморок.

Откуда-то донесся сигаретный дым. Рут обернулась и помимо своей воли заглянула в зазор между шторками.

Доктор Веннинг зажгла сигарету. Рут и не знала, что она курит. Веннинг выпустила облачко и протянула сигарету мистеру Мицотакису, склонилась над ним, помогая придержать.

– Ну вот, теперь нам обоим грозят неприятности, – сказала доктор Веннинг. – Не забывайте, что я для вас сделала, Петрос.