Вечерняя звезда - Ларри Макмертри (1995)

— У меня в машине ничего не получится. Куда мне с этими костылями, — сказал генерал, надеясь, что и эта гонка, и приливы крови продолжатся еще хоть несколько минут. Он чувствовал себя скорее сдавленным организмом, чем человеком, способным испытать экстаз. Но могло оказаться и так, что его сдавят еще сильней, если в итоге Аврора испытает только разочарование.

— И потом, зачем тебе представлять, что кабина машины — это будуар. У тебя и так есть будуар, — напомнил он ей.

— Да, как раз в нем мы и находимся, хотя для того, чтобы достичь желаемого, я бы хотела представить себе, что мы находимся в машине Си-Си, — прошептала Аврора.

Этот шепот возбуждал его. У Авроры, всегда такой воспитанной дамы, некоторое время назад появилась привычка шептать ему на ухо довольно лихие предложения. Было время, когда она делала это часто, гораздо чаще, чем теперь, но за последние несколько лет запас этих предложений, судя по всему, истощился. Генерал забыл, как сильно возбуждал его этот шепот.

— Ах, в машине Си-Си, — сказал он. — У него фургон. В фургоне-то я, наверное, что-то и смог бы. Мне и в голову не приходило, что такое может произойти.

— Уже происходит — только помолчи и постарайся немного двигаться.

17

В этот день Рози чувствовала себя настолько несчастной, что ей не помогали даже любимые телекомментаторы. Питер Дженнингс не казался таким уж интересным, и Том Брокау тоже. Дэн Рэзерс — и тот не заинтересовал Рози. В отчаянии Рози переключилась на Си-Эн-Эн, но и у них не было ничего интересного. Почти по всему миру, от Пекина до Вашингтона, продолжались демонстрации протеста. Рози почувствовала, что ее это не волнует. Несколько минут она смотрела мультик о лягушонке Кермите. Кермит был одним из персонажей Си-Эн-Эн. Его, как и ее саму, кто-нибудь постоянно доводил до отчаяния. Правда, она не могла полностью сосредоточиться на его невзгодах, потому что Си-Си, человек, который меньше всего смог бы приободрить ее в такую минуту, именно этим сейчас и занимался. Если же это не было попыткой приободрить ее, то он, по крайней мере, пытался добиться, что не он — причина ее грусти.

— Я не знал, что все так повернется. Я не хотел ничего испортить. Пожалуйста, не плачь, — повторил Си-Си уже в двадцатый, если не тридцатый раз. А Рози все плакала.

— Си-Си, ты ни в чем не виноват, ты ничего такого не сделал. Просто я в депрессии, — отвечала ему Рози в двадцатый или в тридцатый раз. — Ну почему бы тебе не вернуться на работу?

— Если я уеду на работу, зная, что ты тут плачешь, я себе целый день места не найду. Лучше уж умереть и покончить с этим, — сказал Си-Си. Он действительно был похож на сильно огорченного человека, и Рози почти захотелось, чтобы он и в самом деле наложил на себя руки или убил ее. Однако такого быть не могло. Си-Си занимался тем, что заворачивал и отворачивал манжеты своей рубашки. Эта его привычка просто бесила ее.

— Си-Си, да оставь ты их в покое! — взмолилась она. Си-Си, занимаясь в этот момент как раз отворачиванием манжеты, все же не мог понять, о чем она говорит.

— Если я извинюсь, тебе станет легче? — спросил он. Низкорослый, плотный, с почти квадратной головой — Рози иногда хотела спросить его, не надевала ли ему мама в младенчестве на голову ящик, чтобы сделать из его черепа правильный параллелограмм.

— Ты извиняешься так часто, что меня тошнит от этих извинений, — сказала Рози, чтобы охладить его пыл. — Еще немного, и я выплачусь, и потом, наверное, мне станет лучше. А ты сидишь и извиняешься, извиняешься и катаешь туда-сюда свои идиотские манжеты. Делу это не поможет — единственное, чего ты добьешься, так это того, что я найду себе кого-нибудь, у кого хватит меня оставить в покое в такие минуты.

— Да, меня так воспитали, что я ничего плохого не вижу в том, что человек извиняется, — раздраженно сказал Си-Си.