В ловушке любви - Франсуаза Саган (1994)

— Он пролетает над землей, в которой гниют миллионы трупов, над деревьями, которые питаются этой землей. Он пролетает над гниющей планетой, над грязными пляжами и пересолеными морями… И вы находите это приятным, да?

Я в изумлении уставилась на него. Я в общем-то никогда не приписывала ему склонность к лирике. Но даже если бы и попробовала, то лирика вышла бы весьма условной: ледники, эдельвейсы, стерильная природа. Но то, что я услышала, было для меня неожиданностью. Влечение к отвратительному как-то не вязалось в моем воображении с образом преуспевающего делового человека. Решительно, я мыслила стереотипно и примитивно. Он посмотрел на меня и улыбнулся.

— Говорю вам, планета больна. А этот салон, который вы так презираете, всего лишь нарыв на теле, которое уже разлагается. Причем не самый страшный нарыв, уверяю вас.

— А вы весельчак, — пробормотала я.

— Нет, — ответил он. — Я не веселый человек. И никогда им не был.

И он удалился, оставив меня сидеть на софе. Я смотрела на его прямой силуэт, на очки, стекла которых отражали свет. И не было ничего общего между Юлиусом А. Крамом, что лежал на песке, жалуясь на одиночество, и тем человеком, который пересекал сейчас салон. Стремительный, холодный, презрительный, он сейчас как никогда вызывал во мне страх. Люди пак обычно расступались перед ним, и теперь я очень хорошо понимала почему.

14

На следующий день около пяти часов вечера мне передали, что у входа в редакцию меня ждут мужчина и собака. Я бросилась вниз. Это были действительно они: мужчина и собака. Один держал другого на руках. Они стояли напротив стеклянной двери против солнца. Я вышла к ним и тут же оказалась в вихре шерсти и визга. На какое-то мгновение я прижалась к Луи, и в этот миг мы трое, наверное, представляли собой очень дружную семью, застывшую в минуту прощания или встречи на перроне вокзала. Щенок был желто-черный, с толстыми лапами. Он, не переставая, лизал меня, словно все два месяца, то есть с самого рождения, ждал встречи со мной. Луи улыбался, а я была так рада и довольна, что в порыве поцеловала его тоже. Щенок вдруг принялся неистово лаять, и все сотрудники журнала вышли из кабинетов, чтобы взглянуть на него. Когда схлынул шквал привычных эпитетов «Какой маленький, какие толстые лапы, да он вырастет в огромного пса…», после того как щенок вволю порезвился на рабочем столе изумленного Дюкре, Луи, наконец, взял дело в свои руки.

— Ему нужно купить ошейник и поводок. Еще мисочку и подстилку. А еще ему надо придумать имя. Пойдемте…

Мне показалось, что это гораздо важнее, чем статья, которая не клеилась с самого утра, и мы вышли из редакции. Луи держал щенка под мышкой, а свободной рукой сжимал мою ладонь. По его походке было сразу заметно, что и у меня и у щенка есть причины следовать за ним. Он был на сером «пежо», и мы влезли в него все втроем. Щенок устроился у меня на коленях и с торжествующим видом смотрел мне в лицо.

— Ну что, — спросил Луи. — Наверное, думали, я больше не появлюсь? У вас был удивленный вид, когда вы увидели меня.

На самом деле я вовсе не была удивлена тем, что увидела его. Скорее я была удивлена тем ощущением счастья, которое испытала при виде него. Заметив его за стеклянными дверями, со щенком на руках, я испытала вдруг удивительное чувство, будто нашла свою семью. Но об этом я ему ничего не сказала.

— Нет, я была уверена, что вы придете. Вы не из тех людей, которые бросают слова на ветер.

— А вы хороший психолог, — отозвался он со смехом.