Любимые и покинутые - Наталья Калинина (1994)

— Значит, мы не виделись с тобой целых восемь, а она все время была с тобой. — Он положил руку на Машин живот и ласково его погладил. — Счастливица. Вырастет из нее что-то необыкновенное — над-зви-щай-ная. Еще одной Марылькой станет больше на этом свете.

И он принялся целовать Маше руки, ноги, лицо, живот, шею, смеяться, кувыркаться на постели.

— А если это будет Марек или, как там по-польски? — осторожно спросила она.

— Этого не может быть, — сказал он серьезно, сел и пригладил свои волосы. — Если это будет Марек… — Он вдруг схватил ее в охапку и повалил на кровать. — Если это будет Марек, — он низко склонился над ней, пытаясь заглянуть в ее глубокие таинственно зеленые глаза, — мы с ним оба будем очень тебя любить и ревновать друг к другу. Очень сильно ревновать.

Она вдруг вспомнила, что у Анджея уже есть сын и чуть не расплакалась от жалости к тому мальчику. Неужели он Анджею на самом деле безразличен?

— Юстина нашлась? — спросила она.

— Нет. А вот Ян, кажется, погиб, правда, никто ничего толком сказать не может. Я был в том доме, где они жили — там теперь ветер гуляет. — Анджей повернулся к ней, и Маше показалось, будто в его густых ресницах блеснула крохотная слезинка. — Богданка, это все проходит и уходит в песок, понимаешь? А ты останешься навсегда.

Он снова поднял ее на руки и понес в столовую, где уже был накрыт праздничный стол. Шепнул по дороге:

— А нам теперь нельзя любить друг друга?

— Почему нельзя? Я не собираюсь приносить себя в жертву кому-то.

Он расхохотался.

— Мо-лод-чи-на. Никогда этого не делай. Жертва — это дешевая афера с собственной жизнью. Если она тебе не очень дорога, посвяти ее лучше мне, добрже?

— Добрже, — кивнула Маша, и он, наклонившись, быстро коснулся губами ее еще не до конца выговоривших это слово губ.

Они очутились в столовой за накрытым белоснежной скатертью столом. Анджей налил Маше полный бокал густого красного вина, и когда Калерия Кирилловна попробовала было возразить, что ей в ее положении пить никак нельзя и что это непременно отразится на здоровье будущего ребенка, Анджей и Маша фыркнули как дети, уличенные в общей проказе, и Маша выпила бокал до самого дна. Подняв глаза, она обратила внимание, что Николай Петрович, этот солидный мужчина в годах с орденами на груди, смотрит на нее уж больно внимательно и странно. И оттого, что было ей легко, весело и пьяно во всем теле не от вина, а от Анджея, наморщила нос и показала этому важному дядьке язык.

— Сейчас я переведу тебе, что сказала пани, — с серьезным видом обратился Анджей к Николаю Петровичу. — Пани сказала, что ты ей очень нравишься, и если бы она уже не подарила свое сердце другому пану, она бы прямо сейчас, за столом, вручила его тебе. Но я не возвращаю назад подарки, учтите вы, оба. Я очень, очень скапый, тьфу, скупой.

И Анджей с жадностью набросился на еду.

Оба улетели на следующий день к вечеру. Улетели в Варшаву, которую уже освободили от немцев. Маша через две недели родила дочку — очень легко и быстро, на удивление всего медперсонала больницы. А потом закончилась война, уцелевшие вернулись по домам, убитые остались лежать в чужой земле. Тех же, кто предпочел могиле адовы муки фашистского плена, еще ждали муки плена сталинского.