Любимые и покинутые - Наталья Калинина (1994)

— Ты представляешь, я когда-то была его женой, — говорила Маша между приступами смеха. — Нет, ты представляешь? Ложилась с ним в одну постель, позволяла… Противно подумать, что я себе позволяла. Я бы с удовольствием сменила кожу и все нутро. Я и сейчас считаюсь его женой, да? Марья Сергеевна Соломина. — Она откинула назад голову и расхохоталась еще громче, со странным привизгиванием. Ната перестала тяпать, заложила в рот два пальца и заливисто свистнула.

Маша оборвала смех и с опаской посмотрела на Нату.

— Мне нужно кое-что тебе сказать, — шепнула Устинья на ухо Маше и, властно взяв ее за плечи, повела к дому. — Во-первых, вещи я тебе все привезла, какие ты просила. Даже духи и кремы. И кое-какие продукты. Во-вторых: Ната — человек добрый и хороший, но ты не позволяй ей собой командовать и делать то, чего ты не хочешь. Поняла? Чтобы потом снова не пришлось о чем-то жалеть. Подумай об этом, но ей не говори ничего.

— Но она мне ничего плохого не делает. Варит обед, поит парным молоком, убирает за мной постель. Да, знаешь, вчера она купала меня в корыте. Как маленькую девочку. Мне было приятно… Но мы с ней почти не разговариваем. Она все время просит, чтобы я пела. Если бы здесь было хотя бы пианино.

— Будет, — пообещала Устинья.

— Правда? — Маша оживилась. — Ой, Юстина, если хочешь, можешь у нас переночевать. Я даже рада этому буду.

— Нет, я должна вернуться домой, — коротко отрезала Устинья.

Когда Маша-маленькая проснулась утром, за окном переливалась сплошная бирюза.

— Устинья, это морс, да? — догадалась она. — Скажи мне, это правда морс? Или я сплю и мне все снится?..

Она не отходила от окна до самого Адлера. И потом, когда они ехали на встречавшей их машине в глубь Абхазского побережья, не отрываясь, смотрела в боковое окно, положив на стекла ладони. Устинья опасалась, что может открыться дверца и Маша вывалится на дорогу, а потому крепко держала ее за пояс.

Уже в конце пути, когда машина свернула на обсаженную соснами аллею, Маша спросила.

— А там, куда мы едем, оно будет близко?

Их поселили в трехкомнатном коттедже с большой верандой. Над головой шумели сосны, внизу вздыхало море.

Цвели магнолии и олеандры. Ночами над морем вспыхивали зарницы, и Маша, выскочив из кровати, подбегала к окну и становилась перед ним на колени. Она могла часами наблюдать за серебряными переливами морской воды под луной, ярким свечением моря при вспышках молний, за его темным маслянистым мерцанием в звездном свете.

Устинья побаивалась, что у Маши может развиться склонность к сомнамбулизму. Но и ее загадочно влекло к себе это теплое южное море. Как и Маша, она могла часами смотреть в морскую даль.

Как бы ни были сильны чары моря, со временем они ослабли, и Маша заскучала. Она попросила прибить в углу веранды «палку» и теперь часами занималась «у стенки», на глазах превращая свое тоненькое гибкое тело в подобие мягкой податливой резины. Она вдруг вытянулась и повзрослела — Устинья обратила на это внимание, когда они были на пляже, и одетая во взрослый, «жатый», купальник Маша вдруг появилась из пены прибоя и, грациозно ступая по горячей гальке широким — балетным — шагом, подняла руки, чтоб выжать намокшие волосы, при этом красиво изогнув свое уже совсем не детское тело.