Любимые и покинутые - Наталья Калинина (1994)

— Не жду я ее, — вдруг брякнул Николай Петрович. — Не знаю, кто из нас прав, а кто виноват, да только разбитую чашку вряд ли склеешь. Тем более, что ни у нее, ни у меня нет никакого желания делать это.

— Даже ради Москвы?

— Даже ради Москвы.

— Принципиальный ты, брат, ничего не скажешь. — Павловский вытянул руку и похлопал Николая Петровича по локтю. — Ладно, не переживай. Давай думать вместе, как накормить волков вегетарианской пищей. Но для этого тебе придется рассказать мне все, как есть. Не потому, что я по-провинциальному любопытен и охочь копаться в чужом грязном белье, а потому, что благодаря своей профессии чекиста всегда знаю, когда играть мизер, а когда шесть пик. — Павловский расхохотался и снова похлопал Николая Петровича по локтю. — Не вешай носа, астраханский казак. Вот скоро произведем тебя в есаулы и снарядим честь-честью на службу. Как это раньше говорили казаки? Ага: «Служу Богу, царю и отечеству». Ну-ка, выкладывай, что там у тебя приключилось на семейном фронте?

— После того, как случился выкидыш, она долго болела — нервный срыв ну и…

— Это я знаю, — перебил его Павловский. — История болезни Марьи Сергеевны подшита к делу. Валяй дальше.

— Она меня возненавидела после этого, — рассказывал Николай Петрович, вспомнив свою поездку в дом возле реки, Машин дикий вопль, когда случайно встретились их взгляды сквозь листву яблони, возвращение домой — он гнал свой «газик», не разбирая дороги, обгоняя даже ЗИМы и ЗИСы. — Она сама… уехала туда, где когда-то жила с…

— Нам это известно, — с самодовольной улыбкой сказал Павловский. — Ее первый муж был поляк, правда, она не была с ним расписана.

Николай Петрович уже перестал удивляться познаниям Павловского в перипетиях его личной жизни. Только подумал: «Все ему известно или почти все?»

— Она пробыла там все лето. Я… я проведывал ее, передавал продукты, деньги.

— Она жила там одна? — спросил Павловский, глядя Николаю Петровичу прямо в глаза, и Николай Петрович сказал, не отводя своего взгляда:

— Нет, там жила одна несчастная женщина, приставшая к дому еще несколько лет назад. Кажется, они ладили с моей женой. Эту женщину, ее звали Ната, вскоре парализовало, и моя жена за ней ухаживала — об этом рассказывал местный фельдшер. Ната сгорела во время того страшного пожара.

— Не горюй. Новый дом отстроить по нынешним временам раз плюнуть. Можно будет солдатиков подрядить. Хотя в Москве тебе наверняка дадут казенную дачу и полгектара леса.

«Если я еще попаду в Москву», — невольно подумал Николай Петрович и вытер ладонью вспотевший лоб.

— Да, загадочная вышла история с этим пожаром. — Павловский постукивал по ковру ногой в начищенном ботинке. — Как раз в тот день там очутилась эта твоя родственница или кем она тебе доводится?

И снова Павловский хитро посмотрел на Николая Петровича.

— Кажется, она… сестра первого мужа моей жены, Анджея Ковальского, — почему-то соврал Николай Петрович. И тут же оговорился: — Но я, честно говоря, толком ничего не знаю. Сперва я думал, что она Машина сестра.

— Охотно верю. Бабы — скрытный народ. Тем более, что этот твой Ковальски был весьма странным типом. У нас хранится целый ящик бумаг, исписанных его рукой. Тебе известно, что Ковальски работал над романом из современной жизни?

— Да, он говорил об этом. Но после войны мы с ним мало общались. Зато в войну Ковальски был очень храбрым человеком.

— Знаю. Таким он остался и в мирное время. Я бы даже сказал, безрассудно храбрым. Не бойся, кроме меня это не читал никто. Враг, законченный враг. Если бы он не утонул, мы бы наверняка занялись им самым серьезным образом. Интересно, как ты думаешь, почему он не стал узаконивать свои отношения с этой русалкой? — Павловский кивнул на портрет над диваном. — Кажется, они очень любили друг друга.

— Да. Маша осталась Богдановой. Но вот дочку они записали на фамилию отца.