Любимые и покинутые - Наталья Калинина (1994)

— Но у Тадеуша есть автомобиль, — не унимался отец Юлиан. — К тому же по понедельникам он, как правило, свободен. Думаю, ему будет приятно проводить тебя.

— Нет, отец Юлиан, я буду чувствовать себя неловко, — сказала я, переставляя с места на место кастрюли и сковородки. — Я его слегка стесняюсь.

— Ну и зря. — Отец Юлиан улыбнулся. — Ничего, ты к нему скоро привыкнешь. Он очень добр душой, только, как мне кажется, слегка неуравновешен характером. Что ж, с возрастом это непременно должно пройти.

Я не помню, как мы обедали с отцом Юлианом. Кажется, он заставил меня съесть и первое, и второе, и третье. Спросил, достаточно ли у меня денег, взяла ли я зонтик и так далее. Наконец наступил час расставанья. Я поцеловала ему руку, потом, не удержавшись, обняла за сухонькие плечи и прижалась щекой к его щеке.

— Как мне жаль покидать вас, святой отец! — самым искренним образом воскликнула я. — Благословите меня в дорогу.

Думаю, если бы не благословение доброго старика, со мной вполне бы могло случиться что-то гораздо похуже того, что случилось.

С Тадеушем мы встретились возле вагона, где он уже поджидал меня. Я не сразу узнала его в светском костюме элегантного покроя и с изящной дорожной сумкой в руке. У нас было отдельное купе в литерном вагоне скорого поезда прямого назначения. Меня поразил роскошный плюш диванов и букет свежих роз на столике. Поезд тронулся, Тадеуш заказал в купе ужин с шампанским. Мы выпили за наше будущее по полному бокалу легкого колючего вина, и все мои страхи куда-то улетучились. Я с удовольствием села к Тадеушу на колени, и мы продолжали пить из одного бокала. Потом он закурил сигарету, дал затянуться мне, и у меня поплыло перед глазами. Тадеуш погасил большой свет, оставив лишь маленькую лампочку над дверью. Его пальцы быстро расстегнули все пуговицы и крючки на моем костюме, который вдруг очутился на кресле напротив. Я осталась в чулках с резинками, трусиках и коротенькой батистовой рубашечке по тогдашней моде. Бюстгальтер я в ту пору носила очень редко — моя грудь была еще высока и упруга.

И снова он стал ласкать и целовать меня — нежно, едва прикасаясь, словно боясь что-то во мне испортить. Мне же захотелось, чтобы он сдернул с меня остатки одежды, повалил на диван, овладел моим телом. Я теперь была уверена, что это будет такое блаженство, какое и вообразить себе трудно. Я готова была пожертвовать всем на свете, чтобы испытать его. Даже своей врожденной стыдливостью.

Мои руки сами собой потянулись к его члену, хоть я и не знала, что мужчина испытывает наслаждение, когда женщина ласкает его пенис. Он вздрогнул, закрыл глаза. Я залюбовалась его изящным одухотворенным профилем. Казалось, испытываемое им наслаждение граничило с болью — он иногда морщился и кусал губу. Потом мои ладони вдруг сделались липкими, и я догадалась, что он извергнул семя. (Спасибо все тем же учебникам, ибо практики в делах подобного рода у меня не было.)

И снова мы пили шампанское из одного бокала, ели персики и виноград, только теперь голова Тадеуша лежала на моей обнаженной груди и он время от времени жадно припадал к моим соскам.

— Ты непорочна, как Дева Мария, — сказал он. — Как же я люблю тебя за эту твою непорочность. Я готов целовать следы твоих ног на земле. Юстина, если бы ты знала, какое удивительное чувство ты во мне возбуждаешь. Мне подчас так хочется овладеть тобой, что я едва не лишаюсь рассудка, но голос разума каждый раз подсказывает, что этого делать нельзя, иначе я потеряю тебя навсегда. Юстина, ты — небесное создание. Я буду поклоняться тебе как святой.

— Я хочу быть обыкновенной земной женщиной, — возразила я, чувствуя себя вполне раскованно от выпитого вина. — Я не гожусь на роль Девы Марии. Прошу тебя, Тадеуш, не надо мне поклоняться. Я хочу… быть твоей настоящей женой.