One for My Baby, или За мою любимую - Тони Парсонс (2011)

Но я не слушаю ее и, выйдя из квартиры, быстро спускаюсь вниз по лестнице, где по другую сторону стеклянной, чуть тронутой морозным узором двери подъезда вижу чей-то громоздкий силуэт. Я распахиваю дверь, прямо передо мной возникает растолстевший спортсмен, у которого все еще, правда, сохранились мышцы под слоями жира, накопленного с помощью дешевой еды и безмерного количества выпитого пива. Видно, что когда-то он был весьма привлекательным мужчиной: высоким брюнетом с чуть хищным взглядом. Его можно было бы назвать симпатягой. Разумеется, не сейчас, а в те давно ушедшие годы, когда он был помоложе и занимался футболом. Теперь жизнь сделала его самым настоящим злодеем. Он напоминает мне безмозглого громилу, который только и умеет, что сметать со своего пути не нужных ему людей.

Это и есть Джеми, бывший муж моей ученицы.

Я не успеваю даже рта раскрыть, как он хватает меня за горло своей волосатой лапой и вышвыривает на улицу, припечатывая к мусорному баку. Я медленно оседаю на задницу и так и сижу в этой нелепой позе, а Джеми, сорвав с бака крышку, начинает колотить ею меня по макушке.

«Тоже мне, еще один Скала отыскался!» — проносится в голове.

И тут я вспоминаю, что на Скалу в одном из боев вроде бы тоже кто-то нападал то ли с крышкой от бака, то ли с урной. Кажется, это происходило во время турнира «Супершлем-98», а дрался Скала с Толедо. Или нет? Интересно, как бы поступил Скала в подобной ситуации? Ничего не могу вспомнить, хоть умри. Поэтому я продолжаю тупо сидеть на месте, пытаясь защититься от крышки руками. При этом моя задница уже начинает пульсировать от боли.

— Держись подальше от моей жены, мерзавец! — орет на меня Джеми, и я не могу не обратить внимания на его чистейшее лондонское произношение, которое в нашем городе уже днем с огнем не сыщешь. — И прекрати внушать ей идею о том, что она должна обязательно пойти учиться дальше! Ей нет дела до твоих долбанных колледжей! Пошел вон со своими книжульками! Это из-за тебя она совсем умом сдвинулась! И не смей трогать ее своими грязными клешнями!

Крышка от мусорного бака опускается на мои руки и плечи с резким металлическим лязгом, что, в свою очередь, привлекает внимание соседей. Они повысовывались из окон и с любопытством наблюдают за происходящим. Видимо, сей эпизод не вызывает у них никакой реакции, потому что ни один из них не спешит мне на помощь. И только отчаянная Джеки со всей силы колошматит бывшего муженька по голове, по спине, в общем, по всему, куда только попадают ее отчаянные кулачки. Правда, на Джеми это, по всей вероятности, не производит никакого впечатления. Он не чувствует ни боли, ни угрызений совести. Да и что ему переживать? Ведь в итоге все равно буду опозорен я, а не он.

— Ты кретин! — визжит Джеки. — Учителя не спят со своими ученицами!

Это утверждение, мягко говоря, не совсем соответствует истине, но я тронут ее стараниями утихомирить разбушевавшегося хулигана. Я не знаю, прекратил бы он вообще когда-нибудь избивать меня, если бы не помощь Джеки.

— Не подходи к ней близко! — заявляет Джеми, переводя дух. — И перестань внушать ей, что она какая-то особенная, потому что это вранье!

Потом он уходит, и Джеки помогает мне встать на ноги. Она осторожно стряхивает прилипшие ко мне остатки пиццы и лапши с липким соусом.

— Ты меня спрашивал, как мне жилось в браке, помнишь? — Джеки кивает вслед удаляющемуся вразвалочку Джеми. — Вот примерно так и жилось.

Несведущие люди говорят, что есть смельчаки, до последней минуты отважно сражающиеся с раком. Однако под конец болезнь все равно предъявляет свою исключительную жестокость, перед которой никто не в силах устоять. И уже не важно, насколько человек храбрый. Рак ворует всю отвагу.

— Это уже не я, — говорит моя бабуля, когда я помогаю ей добраться до ванны.