One for My Baby, или За мою любимую - Тони Парсонс (2011)

Чуть позже в дом прибывает бабушка. Она одета в свою любимую белую в красную розочку ночную рубашку от Маркса и Спенсера. Бабуля очень бледна, что объясняется не только ее болезнью, но и тем, что она уже долгое время никуда не выходит из своей маленькой квартирки. Тело ее стало настолько хрупким, что мне даже страшно до нее дотрагиваться. Мне кажется, что я могу сломать ее тонкие косточки, если вдруг неловко повернусь.

Мы все наперебой начинаем рассказывать ей про чудо-лифт, объясняя, как теперь ей будет удобно и приятно жить в доме моей мамы. Как будто перед нами стоит маленький ребенок и ему преподнесли на Рождество подарок, который он еще не в состоянии оценить по достоинству.

Мы с отцом аккуратно сажаем ее на кресло лифта, но неожиданно бабуля начинает крениться вперед. Она слишком ослабла. Опухоль вытянула из нее все силы. К тому же отсутствие нормальной пищи, свежего воздуха и физических упражнений сделали ее по-настоящему немощной. Мы оба бросаемся к ней, чтобы бабуля не упала. Почему-то никому из нас и в голову не пришло, что она может быть настолько больной и слабой, что управляться с домашним лифтом ей будет просто не под силу.

Затем моя мама подробно объясняет бабушке, как нужно пользоваться этим механизмом. Надо только чуть тронуть маленький рычаг — и машина придет в движение, а остановится тогда, когда уберешь руку. Поэтому тут невозможно получить травму. По крайней мере, теоретически. Наверху выстроена специальная деревянная площадка, так что теперь бабуле не придется преодолевать ни единой ступеньки. Я, правда, не уверен, какую часть данной информации в состоянии воспринять моя бабушка. Она совсем не похожа на одну из тех счастливых старушек, которые снимаются в рекламах домашних лифтов. У тех глаза сверкают счастьем, они разодеты в дорогие кардиганы и радостно улыбаются белоснежными вставными зубами. Моя бабуля выглядит так, словно никогда не предполагала, что жизнь ее будет заполнена только болью и дискомфортом. Одним словом, по ее собственному выражению, превратится в «сплошную мороку».

Но ради нас она улыбается, ей даже сейчас хочется доставить нам удовольствие. Бабуля старается выглядеть послушной гостьей и делает все, что ей говорят.

— Очень мило, — кивает она, что означает ее наивысшую похвалу.

Очень мило.

Затем она осторожно трогает рукой рычаг, и мы все хохочем от восторга, включая и саму бабулю, потому что лифт в ту же секунду начинает медленно перемещать ее наверх.

И вот она поднимается ввысь, похожая на маленького пожилого ангелочка, который возносится на небеса в белой ночной рубашке «Маркс и Спенсер». Бабуля улыбается нам, потому что ей все происходящее кажется забавным и приятным. Но больше всего ей хочется, чтобы мы не слишком за нее волновались. Она вовсе не намеревалась устраивать из-за своей персоны такую шумиху.

36

— Это не я. Это уже не я, — снова и снова повторяет моя бабуля.

И хотя я прекрасно понимаю, что она имеет в виду, считаю, что даже в последние дни своей жизни она по-прежнему остается собой.

Храброй. Самоотверженной и бескорыстной. Забавной. Заботящейся обо всех, кроме себя. Пожилой женщиной, которую я люблю всем сердцем.

— Что стало с той девушкой?

— С какой девушкой, бабуль?

— С той самой милой девушкой.

Я не могу сдержать улыбку. «С той самой милой девушкой». Мне кажется, она имеет в виду мою жену.

— Ты про Роуз? Она же погибла, помнишь?

Но бабуля нетерпеливо мотает головой:

— Нет, я не про Роуз. Я все знаю про Роуз. И не про японку. Я знаю, что она тебя в конце концов прогнала. Я имею в виду ту девушку, у которой дочка. Дочка с симпатичными глазками.

— Ты про Джеки?

— Да. Тебе, наверное, хочется быть с ней и дальше. Она хорошая.

— Ты права, бабуль. Она очень хорошая.

— Мне хочется знать, что у тебя все наладилось в личной жизни, Элфи. Я хочу видеть тебя женатым.