One for My Baby, или За мою любимую - Тони Парсонс (2011)

Я видел, как пожилые китайцы медленно выполняют стоя мудреные упражнения, имел возможность наблюдать за ними почти каждое утро в течение двух лет, но для меня они представляли собой только нечто вроде местного колорита, не более того. Занятия тайчи, которые я имел удовольствие созерцать, пока жил в Гонконге, я ставил на тот же невысокий уровень, что и ряды дешевых лавок, где продавались всевозможные травы, а также благовония, тлеющие в храмовых каменных сосудах на Голливуд-роуд. В этот же ряд можно было бы поместить и линию горизонта, составленную многочисленными высоченными растениями в горшках, выставленных на балконах квартир верхних этажей небоскребов. Еще вспоминаются рассуждения о правилах и законах фэн-шуй между кантонцами, работавшими в школе иностранных языков «Двойной успех», и, разумеется, фальшивые деньги, которые жгут на улицах в августе во время фестиваля Голодных привидений.

Да, я видел все это собственными глазами, но для меня подобные явления не имели большого значения. Они только лишний раз напоминали, что я нахожусь до невозможного далеко от родины. Все эти образы являлись для меня чем-то вроде почтовых открыток с изображением местных достопримечательностей, на которых с обратной стороны ничего не написано.

Но вот теперь, пока я, пыхтя, как паровоз, бегаю по парку, чтобы научиться дружить со своим телом, я вновь замечаю, как Джордж Чан занимается тайчи. На этот раз его древний танец начинает приобретать в моем мозгу некий смысл.

Иногда он приходит сюда не один. Зачастую вместе с ним в парке появляются двое его учеников. Если, конечно, можно назвать учениками этих длинногривых хиппарей или тех, кто бреется наголо, но (слава богу!) при этом ничуть не агрессивен и в придачу носит очки а-ля Джон Леннон. Вот оно — притяжение двух крайностей. Все в жизни этих людей протекает плавно и органично. Правда, надолго со стариком они не остаются, и меня это по-своему радует. Потому что больше всего мне нравится наблюдать за ним, когда он один.

Джордж всегда приходит в парк очень рано, когда весь город еще спит. Те, кто ведет ночной образ жизни, — пьянчужки, богема и тому подобные слои населения — уже разошлись по домам и улеглись спать. Те же, кто соблюдает правильный распорядок дня, в частности бегающие трусцой и занимающиеся своим здоровьем преуспевающие дельцы, которые зарабатывают в год шестизначные суммы, еще не поднялись. Единственным звуком, доносящимся до ушей в такие минуты, остается дальний гул грузовиков на Холлоуэй-роуд.

Это временное затишье длится недолго. Но Джордж Чан производит ежедневный ритуал неспешно, словно впереди у него целая вечность. Он движется как-то по-особенному, отчего создается впечатление, что этот человек твердо стоит на земле и в то же время является невесомым, словно парит в воздухе. Его руки обладают изумительной гибкостью, они плавно вздымаются и опускаются, напоминая крылья птицы. Вес старика перемещается с одной ноги на другую, но спина при этом остается на удивление прямой.

Есть в его движениях какое-то особенное очарование, я не могу выразить его словами. Поначалу мне кажется, что это некая умиротворенность, безмятежность. Но нет, тут таится что-то гораздо большее. Это состояние, в котором сочетаются и сила, и покой.

Лицо Джорджа невозмутимо и сосредоточенно. Верхняя половина туловища расслаблена до невозможности и остается в таком состоянии все время. Может, столь замечательный факт и привлекает мое внимание? Я никогда еще не видел человека, настолько владеющего своим телом.

Но вот упражнения заканчиваются, и я подхожу к старику.

— Спасибо за недавнюю помощь, — начинаю я.

Он молча смотрит на меня пару секунд, вспоминая, где и при каких обстоятельствах мы виделись.

— Что с носом у вашего приятеля?

— Сейчас он весь в бинтах. Но вы оказались совершенно правы, когда велели ему вернуть нос на прежнее место. Врачам практически и делать-то ничего не пришлось.

— Понятно. Что ж, хорошо.