One for My Baby, или За мою любимую - Тони Парсонс (2011)

— Согласен. Примером для подражания его не назовешь. Да и что тут особенного? Подумаешь, хозяин трахается с прислугой!

— Ему и не нужно являться примером для подражания. Но мне хочется какой-то стабильности в жизни. Немножко тишины и покоя. По-моему, именно этого все дети и хотят от своих родителей. Разве нет? Пожалуй, это самое лучшее, что они могут тебе предложить, — чуть меньше забот и проблем. И мне очень неприятно сознавать, что мой отец гоняется где-то за молодыми чешскими девчонками, а также изо дня в день накачивает бицепсы и другие части своего тела. Я хочу, чтобы он серьезно задумался о более важных вещах. У него имелось для этого предостаточно времени. И он должен все понять. У отца была своя молодость, и он ее прожил. Но ведь теперь никто не желает стареть.

— Ну, если у кого-то действительно получается не стареть, то почему бы и нет?

— И никто не желает сдаваться и уступать дорогу следующему поколению. Все стремятся получить и использовать еще один шанс.

— Так что же в этом предосудительного?

— Все это — какая-то насмешка над прошлым. Каждый раз, когда начинаешь все заново, значение твоей предыдущей жизни уменьшается. Неужели это не понятно? Жизнь как бы становится изрубленной на крохотные кусочки. Если ты проделал бесконечное число попыток начать все сначала, то у тебя, скорее всего, ничего никогда не выйдет. Ведь чем больше стараешься, тем более жалкими выглядят твои потуги. Это что-то вроде одноразовой любви. Попользовался, выкинул и пошел за следующей порцией. А это уже не любовь, а какие-то отбросы.

— Неужели ты сам не хотел бы получить от судьбы еще один шанс, Элфи? — спрашивает Джош.

— Он у меня был. И я им уже воспользовался.

11

Я прихожу на работу и обнаруживаю в учительской Джеки Дэй, которая вдохновенно читает «Сердце — одинокий охотник». Она уже оделась для работы и теперь сидит в кресле в своих желтых резиновых перчатках, синем нейлоновом халате и туфлях без каблуков, но приступать к своим обязанностям, похоже, не торопится.

— Ну, как поживает Мик? — тут же интересуюсь я. — Продолжает мечтать?

— Добрый день, — отвечает она, не глядя на меня.

В учительскую заходит Ленни-гуляка. Ленни — один из тех низкорослых толстяков, которые вечно расхаживают с таким важным и самоуверенным видом, словно они на самом деле высокие и стройные красавцы. Так же как и мне, Ленни довелось поработать учителем английского языка в Азии. Он преподавал в Маниле и Бангкоке и превратился в жирного, обрюзгшего типа. Так нередко случается с европейцами, если они большую часть свободного времени проводят в пивных барах. Кстати, в Азии у Денни было гораздо больше любовниц, нежели на родине. Все кончилось тем, что теперь он смотрит на женщин так же, как фермер, оценивающий породистую корову. О его распутной жизни, между прочим, здесь уже слагают легенды.

— Ты обратил внимание на ту малютку-полячку из группы продвинутых новичков? — обращается он ко мне, мечтательно закатывая глаза. — Я был бы не против выразить ей свою солидарность лично. Как ты считаешь, Элфи? Я бы не возражал, если бы «этот товарищ» подержал своими пальчиками мое персональное орудие производства.

— Полагаю, Ленни, в Польше уже нет коммунистов.

— А мне она все равно почему-то представляется маленькой красной шалуньей! — настаивает Ленни-гуляка. И тут он замечает Джеки. — Ах, вот и наша девочка из Эссекса. Самого что ни на есть доброго тебе утра, моя красавица! — Он приближается к ней своей знаменитой развязной походкой и, как настоящий собственник, небрежно кладет ей руку на плечо. — Если ты слышала эту шутку, то сразу же останови меня. Итак, почему девушки из Эссекса ненавидят вибраторы? Ну, сдаешься? Да потому что…

Джеки тут же резко вскакивает со своего места. Глаза ее сверкают. Она случайно задевает ногой ведро, и в учительской раздается грохот.