One for My Baby, или За мою любимую - Тони Парсонс (2011)

— Как бы лучше выразиться… Одним словом, ты ей не интересен, Ленни. — (На потном лбу Ленни появляются морщины. Он хмурится.) — Бог его знает почему, но это именно так. Этих женщин не поймешь. В общем, у тебя с ней ничего не выйдет.

— Прости меня, дружище, — понимающе качает головой Ленни. — Извини, что так получилось. Я не знал, что крошка Йуми имеет такого заступника.

— Дело не в этом…

— Ничего страшного. В море полным-полно вкусных рыбешек. — Он хихикает и при этом пыхтит так, как это умеет делать только он. — Я могу забросить свой огроменный крючок и в другом месте. — Он хлопает меня по спине. — Нет проблем.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти.

— Да, Элфи, вот еще что…

— Слушаю тебя.

— Угости ее разок от моего имени.

Йуми в одиночестве сидит за столиком в углу зала «Эймон де Валера», обхватив пальцами стакан с минералкой.

— Больше он тебе досаждать не будет, — уверенно говорю я.

— Спасибо. Давайте я вас угощу?

— Не стоит, Йуми.

— Но мне самой этого хочется. — Она уходит к бару, где долго пересчитывает высыпанную на стойку мелочь.

Как правило, я во многом завидую своим ученикам. Но сейчас мне становится искренне жаль несчастную Йуми. Надо же! Проехать полмира для того, чтобы заняться усовершенствованием своего английского, — и вот вам пожалуйста! Какой-то жирный отвратительный Ленни-гуляка начинает приставать с предложением обучить вас «владению языком»! Йуми возвращается с кружкой «Гиннеса», которую несет осторожно и ставит передо мной.

— Он очень нехороший человек, — заявляет она. — Так говорят все девушки в школе Черчилля. Он хочет делать «чих-пых» почти со всеми. Его устраивает любая ученица с симпатичным лицом. Да ему даже и некрасивые нравятся. Лишь бы девушка была грудастая. — И она начинает сверлить меня взглядом.

Я смотрю в ее чуть влажные карие глаза и начинаю сознавать, насколько я одинок.

— Невероятно! — качаю я головой. — Какой еще учитель может себе позволить нечто подобное?!

12

Комната, которую снимает Йуми, расположена в самом дальнем конце темного извилистого коридора. Девушке приходится жить в полуразвалившемся доме, который за последние пятьдесят лет только и делали, что перестраивали, дробя его внутренности на все большее количество комнат. Мы осторожно пробираемся к месту назначения и по пути слышим самую разнообразную музыку, голоса соседей и веселый смех. Где-то хлопают двери, звонят телефоны. Все это сливается в дикую какофонию: слишком уж много звуков раздается одновременно в чересчур малом пространстве, ведь те, кто обитает здесь, живут полнокровной жизнью.

Мы снимаем обувь перед комнатой Йуми и проникаем внутрь. Особенно тут нечего рассматривать. Самое привлекательное — это огромное окно почти во всю стену, которое, правда, выходит на свалку битых автомобилей. Старый потертый ковер выглядит так, будто по нему ходили толпы студентов, скитающихся по всему свету и нигде надолго не задерживающихся. Обогревается пространство электрическим камином с двумя спиралями.

Йуми живет в настоящих трущобах. Правда, в комнате Йуми это ощущение немного притупляется благодаря стараниям девушки. Она украсила отклеивающиеся от стен обои фотографиями. Куда ни глянь — повсюду снимки смеющихся японок, задорно демонстрирующих поднятые вверх руки с выставленными одновременно указательными и средними пальцами. Одна круглолицая красавица со скромной улыбкой встречается чаще остальных.

— Моя младшая сестра, — кратко поясняет Йуми.

Меня глубоко трогает забота Йуми о своем жилище, а также ее попытки превратить эту холодную коробку, сдаваемую внаем, в некое подобие уютного домашнего гнездышка. Имея в своем распоряжении лишь теплые воспоминания о близких и стопку фотографий, эта девушка постаралась сделать все возможное, чтобы духовно согреть подобную дыру.