Йен опять начал массировать ей плечи. Он молчал, но его боль ощущалась через прикосновения рук.

— Впрочем, девушка правда могла совершить преступление, — добавила она.

— Ева, — ласково сказал Йен.

— Нет.

Она попыталась сбросить его руки. Перед ее глазами появился образ малыша, нетвердо стоящего на пухлых ножках. Ева судорожно вдохнула. Она не хотела вспоминать об этом. Но несколько капель настойки не смогли отогнать страшные картины прошлого.

— Не надо мне было говорить об этом.

— Надо.

Йен не понимал ее. Ева отпрянула от него и хрипло произнесла:

— У меня едва хватает сил, чтобы жить дальше. Зная, что я натворила…

Тут она словно споткнулась о невидимую преграду. В памяти отлично сохранились грязь и крики, но было что-то еще. Сквозь туман лекарства и пелену долгих лет, полных страха и боли, Ева никак не могла вспомнить нечто очень важное. Что же это было?

Ева посмотрела вниз, на собственное отражение в большом мыльном пузыре.

— Я не знаю, — проговорила она.

— Что не знаешь?

Она ударила ладонью по воде, и большой пузырь лопнул.

— Сейчас я не могу, да и не хочу, быть полностью откровенной.

Йен посмотрел ей в глаза. Его взгляд выражал боль и сострадание.

— Знаешь, это правда. — Голос Йена мягко заполнял тишину комнаты. — То, что о ней говорят.

Ева повернулась к нему и взялась руками за край ванны. Она очень обрадовалась, что Йен решил сменить тему.

— Что говорят? — спросила она.

— Что в воздухе там пахнет специями.

Ева в недоумении посмотрела на него. На мгновение ей показалось, что у нее галлюцинации, но вдруг…

Специи! Он говорил об Индии! Ева отчаянно уцепилась за этот шанс подумать о чем-то ином, кроме мучительно прошлого. Она боялась, что рано или поздно эти мысли и правда сведут ее с ума.

— Расскажи мне о ней, пожалуйста.

— Никогда не думал, что можно так полюбить воздух, которым дышишь. Но со мной это случилось. Кардамон, карри, копчености, фруктовый чай — вот чем пахнут базары и улочки Индии.

Йен наморщил лоб, ища подходящие слова для своих воспоминаний. Вдруг он поднял руку и поднес к лицу Евы.

— Можно? — нерешительно спросил Йен.

Он хотел погладить ее по щеке. Ева взглянула на его ладонь: руки выглядели грубо, даже опасно. Ими можно убить человека. Ладони были широкими, сильными, с глубокими линиями, мозолями и парой заживших порезов. Но его длинные пальцы казались изящными, а в ладони хотелось спрятаться от всех ужасов прошлого.

Отбросив все сомнения, Ева кивнула. Тогда Йен, едва касаясь, провел большим пальцем по скуле, потом взял ее за подбородок.

— А какие там цвета, Ева, — выдохнул он.

Его вторая рука накрыла ее ладонь. На фоне бледной кожи Евы она выглядела очень темной. Это индийское солнце так опалило Йена.

Еве следовало испугаться его прикосновения. Но вместо этого она словно погрузилась в океан спокойствия. Руки Йена остановили мир вокруг, обратив все внимание Евы на ее спасителя.

— Я видела так мало цвета, — пробормотала Ева.

— Женщины носят самые яркие наряды, которые только можно вообразить. — Их пальцы переплелись. Йен смотрел на нее, и его глаза светились от приятных воспоминаний. — Ткани там везде. Они висят над головой на каждом углу.

Йен рисовал перед ней прекрасную картину. Его слова будто переносили Еву в Индию. Она слушала, но в то же время поражалась, насколько были приятны прикосновения заботливых рук Йена.

— На рынках полно цветов, ярко-желтых и розовых. Их нанизывают на нитки и собирают в гирлянды, которые потом вешают в домах и храмах. Кажется, само небо пропитано их ароматом.

Ей очень хотелось увидеть эту красоту. Наверное, это буйство красок и запахов могло смягчить любую боль.