Паника - Лорен Оливер (2014)

– Хочешь поиграть, Додж? – спросила она. Но он точно знал, что она спросила просто из вежливости. Впервые Додж посмотрел, действительно посмотрел на Рики. Разве он мог серьезно говорить о женитьбе с Дэйной? Ему, должно быть, двадцать один, максимум двадцать два года.

Дэйна никогда за него не выйдет. Черт, да парень ведь едва говорит по-английски. И если бы он ей нравился, она сказала бы Доджу. Она всегда все ему рассказывала.

– Я зашел попить, – ответил Додж. – И снова ухожу.

В кухне он налил стакан воды и не выключал воду, пока пил, чтобы заглушить звуки доносящегося из соседней комнаты разговора. О чем, черт возьми, они разговаривают? Что у них общего? Когда он выключил воду, голоса вдруг резко затихли. Черт! Додж чувствовал себя так, будто бы незаконно проник в свой собственный дом. Он ушел, не попрощавшись. Закрыв дверь, он тут же услышал их смех.

Он проверил телефон. Наконец он получил ответ от Хезер. До этого он написал ей: «Есть новости?»

Она ответила просто: «Игра окончена».

Додж почувствовал тошноту, подкатывающую к горлу. И тогда он понял, что ему придется сделать.

Додж был в доме Хэнрэхэнов всего раз, два года назад, когда Дэйна все еще была в больнице – в двух словах, тогда казалось, что она больше не проснется. Додж не вставал со стула рядом с ее кроватью. Только чтобы сходить в туалет, покурить на парковке и купить кое-что в столовой. Наконец, мама Доджа убедила его пойти домой и отдохнуть.

Он пошел домой, но не отдыхать. Он зашел только для того, чтобы взять с кухни мясницкий нож и бейсбольную биту из чулана вместе с парой старых лыжных перчаток, которые, насколько он знал, никто из членов его семьи никогда не носил.

Ему понадобилось какое-то время, чтобы найти дом Рэя и Люка на велосипеде, в темноте, в полубредовом состоянии от жары, недостатка сна и ярости, которая душила его, как змея, обернувшись вокруг его горла. Но в итоге он добрался до места – это было темное двухэтажное здание, которое могло неплохо выглядеть разве что лет сто назад.

Теперь оно напоминало человека, чья душа была высосана через задницу, – разрушенное и отчаянное, дикое, с широко раскрытыми глазами, провисшими в середине. Доджа охватил приступ сожаления. Он подумал о крохотной квартирке на заднем дворе закусочной Дот, о том, как его мама ставит нарциссы в старые банки из-под солений на подоконниках и каждое воскресенье драит стены хлоркой.

Потом он вспомнил, зачем пришел. Он оставил велосипед у дороги, надел перчатки и достал из рюкзака биту с ножом.

Он стоял, приказывая ногам двинуться. Быстрый стук в дверь, крик. Блестящий в темноте нож, свист от бейсбольной биты, машущей в воздухе. Ему нужен был Люк, и только Люк.

Это будет нетрудно. И быстро.

Но он не смог. Он стоял там, его ноги онемели и были тяжелыми, бесполезными. Ему показалось, что прошло несколько часов, пока он не начал бояться, что больше никогда не сможет двигаться – что он так и будет стоять в оцепенении, в темноте.

В какой-то момент на крыльце загорелся свет, и Додж увидел крупную женщину. Ее лицо напоминало сочный фрукт. Она была босая, в мешкообразной ночной рубашке, напоминающей палатку. Она внесла свою тушу на крыльцо и закурила сигарету. Мама Люка.

Внезапно Додж снова мог двигаться. Он поковылял к своему велосипеду. Он не сделал и нескольких шагов, когда понял, что все еще держит в руках нож. И он где-то уронил биту. По-видимому, на газоне.

С того дня прошло почти два года. При свете дня дом Рэя выглядел еще более жалким. Краска осыпалась, как серая перхоть. На крыльце лежали две шины и стояло два вонючих кресла. Старое крыльцо качалось на ржавых цепях, отчего казалось, что оно может рухнуть от малейшего давления.