Сезон воронов - Соня Мармен (2013)

Несмотря на то что Лиам был здесь, дома, мы очень мало времени проводили вместе. Проглотив завтрак, он надевал кожаную куртку и уходил в горы, откуда возвращался поздно, в иной день даже на закате. Почти всегда он приносил мне жирного зайца или куропатку, которых ему посчастливилось поймать. Иногда это был горностай, с которого он тут же садился сдирать шкурку: выделанная кожа этих зверьков очень ценилась изготовителями спорранов, а значит, могла принести несколько шиллингов.

Что до меня, я вернулась к своим кастрюлям и прядению шерсти. Измученные скорбью, мы по привычке проживали дни в обычном ритме, занимались повседневными делами. Мы тонули в тоске и прятали слезы – потоки слез, источник которых, казалось, никогда не иссякнет. Только тогда я поняла, что горе – это что-то очень личное. Мы были словно два заблудившихся в урагане корабля в одном беснующемся море, которые, тем не менее, плыли в разные стороны и которым не дано было встретиться. Каждый переживал крушение на своем острове одиночества, повернувшись спиной к другому. Мне нужно было обрести какой-то ориентир на берегу, какой-нибудь маяк, который помог бы мне не потерять себя, не пойти ко дну.

Однако время делало свое дело. Понемногу моя растерзанная душа смирялась со смертью Ранальда. Все мои мысли теперь были направлены на поиск нового смысла жизни, на то, чтобы прогнать тоску, ставшую сутью моего существования. И почему-то вышло так, что я совсем забыла о Лиаме. Он же искал лучик, который рассеял бы его мрачные помыслы, и не находил его.

Он просиживал целый вечер перед камином, который мы топили торфом, со стаканом виски в руке. Говорил мало и никогда не напивался, хотя запах спиртного витал в комнате до самого утра. А по ночам… Драгоценные часы отдыха превратились в пытку: он то и дело пробуждался от кошмарного сна – с криком, в поту, дрожа всем телом. Придя в себя, он прижимал меня к груди и плакал. Я понимала, как он нуждается в поддержке, однако Лиам упрямо отказывался рассказать мне о том, что его так мучило. Он сошел со своего корабля, и я понимала, что должна бросить ему спасательный круг, если не хочу, чтобы он утонул на моих глазах. Но захочет ли он им воспользоваться?

Франсес тоже пришлось нелегко. Она ощущала напряжение между отцом и мной, а потому приняла мудрое решение уехать в Дальнесс, чтобы обосноваться в хижине Тревора, которая отныне стала и ее домом. Я не пыталась удержать дочь. Она поступила правильно: нам с Лиамом нужно было побыть наедине. Может быть, тогда мне удастся заставить его заговорить, удастся изгнать мучивших его демонов?

Дверь открылась, и вместе с порывом холодного ветра в дом вошел мой муж. В руке у него была тушка зайца.

– Держи, a ghràidh. Сделаешь на ужин рагу. И положи туда побольше лука!

Он перебросил тушку зверька через мое плечо на разделочный стол – огромный, исполосованный ножом дубовый кругляк, и встал так, что я оказалась между его продрогшим телом и этим столом. Он поцеловал меня в щеку и стер муку с моего подбородка.

– Лиам!

– Что?

Он снял куртку, повесил ее на гвоздь в стене, рядом с дверью, и тяжелыми шагами направился к большому буфету, где мы хранили бутылки с виски. Я вздохнула.

– Франсес решила вернуться в Дальнесс.

Он взял с полки початую бутылку, оглянулся, чтобы посмотреть на меня, и потянулся за стаканом. С громким стуком поставил стакан на стол и ногой подтащил к себе лавку.

– Ясно. И когда уезжает?

– Завтра.

Он открыл бутылку и налил себе драм.

– Я еду вместе с ней.

Рука его на мгновение застыла над стаканом.

– Вернусь дня через два-три.

Он взял стакан и залпом выпил содержимое.

– Если ты так решила, значит, так надо, – серьезно сказал он негромким голосом.

Я вытерла дрожащие от волнения руки о фартук.

– Ты можешь поехать с нами. Я просто хочу помочь ей обустроиться.