Семейные тайны - Кристин Сэлингер (2000)

Они продолжали смотреть друг на друга, держась за руки.

Сибилл внимала официанту вполуха, улавливая каждое третье слово, не больше. Ее внимание было приковано к лицу Филиппа. Удивительные глаза, думала она. Как старинное золото. Нечто подобное она видела на картинах в Риме.

— Мне, пожалуйста, салат ассорти с уксусом и ваше фирменное рыбное блюдо.

Филипп, не отрывая от нее взгляда, медленно изогнул губы в улыбке и, притянув к себе ее руку, поцеловал ладонь.

— То же самое. И не надо торопиться, мы не спешим. Я очарован, — сказал он Сибилл. Официант, закатив глаза, удалился. — И заинтересован. Расскажи о себе.

— Ладно. — Вреда от этого не будет. Скоро им придется вести разговор с других позиций, поэтому, может, и лучше, если они постараются сейчас найти взаимопонимание. — Я — хорошая дочь. — Забавляясь над собой, она чуть улыбнулась. — Послушная, почтительная, воспитанная, образованная, добившаяся определенных успехов на профессиональном поприще.

— Тяжелое бремя.

— Да, иногда. Конечно, разумом я понимаю, что в моем возрасте недопустимо все время оглядываться на родителей.

— Но, — Филипп сжал ее пальцы, — ты стараешься не разочаровывать их. Обычное явление.

— Значит, и тебе это свойственно?

Он вспомнил про ночной разговор с умершим отцом.

— Больше, чем я мог предположить. Видишь ли, мои родители всего лишь усыновили меня. Но именно они подарили мне жизнь. Настоящую жизнь. Они создали меня. Что же касается тебя… — Он задумался. — Говоришь, ты хорошая дочь. Значит, есть и плохая?

— Моя сестра всегда была неуправляемой. Родителей это, безусловно, огорчало. И чем больше они разочаровывались в ней, тем большего ожидали от меня.

— То есть они желали бы видеть в тебе совершенство?

— Именно. А я, разумеется, далека от идеала. — Стремилась к этому, работала над собой, но идеалом так и не стала. Значит, как личность не состоялась, по их мнению. А как же иначе это можно расценивать?

— Быть совершенством скучно, — заметил Филипп. — И страшно. Да и зачем?

Сибилл в ответ лишь нахмурилась.

— Так что же произошло? — спросил он.

— Да в общем-то ничего особенного. Просто опять не угодила маме. Она требует, чтобы я поступила так, как хочет она… а я не могу. Не могу, и все.

— И поэтому ты терзаешься угрызениями совести, переживаешь, грустишь?

— И боюсь, что навсегда утратила ее расположение.

— Даже так?

— Это тоже не исключено, — тихо сказала Сибилл. — Я очень благодарна им за предоставленные возможности. Они дали мне хороший старт в жизни, хорошее воспитание, образование. Мы много путешествовали по миру, и я уже с детства начала знакомиться с культурой разных народов. Для моей работы это бесценный опыт.

Возможности, думал Филипп. Воспитание, образование, путешествия. А как же любовь, привязанности, развлечения? Неужели ничего этого не было в ее жизни? И вообще, сознает ли она, что характеризует скорее школу, чем семью.

— Где ты росла?

— Гм. Везде понемногу. В Нью-Йорке, Бостоне, Чикаго, Париже, Милане, Лондоне. Отец читал лекции и давал консультации. Он — психиатр. Сейчас они живут в Париже. Маме этот город всегда нравился больше других.

— Ну да, а удаленность усугубляет чувство вины.

— Совершенно верно, — рассмеялась Сибилл, откидываясь на спинку стула, потому что им принесли закуску. Как ни странно, ей действительно стало чуть легче на душе. Рассказав ему немного о себе, она в некоторой степени избавилась от комплекса подлой обманщицы. — А ты, значит, вырос здесь.

— Приехал сюда, когда мне было тринадцать. Когда Куинны стали моими родителями.

— Стали?

— Это тоже часть той длинной истории. — Он поднял бокал с вином, изучающе глядя на нее поверх ободка. Обычно, откровенничая с женщинами о периоде своей жизни до встречи с Куиннами, он, как правило, излагал тщательно отредактированную версию. Лгать он не лгал, но и в подробности не вдавался.