Лёд и пламень - Максин Барри (1996)

— Крис, дорогой, мне так приятно было получить твое приглашение. Я бы, наверное, умерла от горя, если бы ты не вспомнил обо мне. — Произношение у нее было чисто лондонское, аристократическое, и Брин начала отходить быстрее, не желая ничего больше знать, не желая слышать.

— Неужели я мог забыть о тебе, Дженис? — прозвучал в ответ его голос, который Брин, казалось, уже могла распознать среди тысячи других голосов. — Ты остановишься в «Джермейникусе», конечно?

— А где же еще? — Послышался легкий и звонкий смех, который уязвил Брин, как тысяча ножей. Она словно примерзла к месту, когда все трое вышли из-за выступа стены, направляясь в главный зал. Если они увидят меня, подумала она с отчаянием, то я, наверное, умру. Но они не видели ее. Ее же собственный взгляд снова устремился к мужчине, как если бы у него под одеждой был спрятан мощный магнит, обладавший свойством притягивать ее внимание. Профиль Кристофера Джермейна походил на медаль. Он был ясным и совершенным, но именно поэтому казался ей изысканно жестоким.

После того как они ушли, Брин еще долго стояла на месте, не зная, что ей делать. В конце концов она собралась с духом и на негнущихся ногах побрела к выходу. На минуту-другую ей пришлось задержаться, чтобы осознать, где она находится, и лишь затем направиться к своей машине, осторожно посматривая на прохожих, нет ли у кого из них серебристозолотых волос. И только рухнув наконец на водительское сиденье, она почувствовала себя в безопасности.

Желая как можно быстрее покинуть город. Брин поехала на восток и, только оказавшись на порядочном расстоянии, вздохнула с облегчением. Съехав на обочину в пустынном месте, она заглушила мотор и выбралась наружу, чтобы подышать свежим воздухом. Подошла к длинной ограде из известняка и прислонилась к ней, глядя на простиравшиеся до самого горизонта зеленые луга и пастбища.

Что же такое, черт побери, приключилось с ней? О, она чувствовала, что наговорила Бог знает чего менеджеру в отеле. Она нервничала и была не в своей тарелке, а он, самодовольный и высокомерный, воспользовался этим. Все было крайне неприятно, но здесь была ущемлена лишь ее гордость.

Нет, то, что по-настоящему испугало ее, произошло на выставке. Брин знала, что, конечно, застенчива, и знала почему. Ведь она ничуть не напоминала то, что принято называть «хорошенькой женщиной». Но это вовсе не объясняло ее паники, ее странной реакции на этого мужчину. Того, который даже не видел ее. Того, который и не подозревал о ее существовании. Того, кого звали Кристофером Джермейном.

Брин вздрогнула, но вовсе не от холодного ветра. Она снова видела перед глазами серебристый отлив его волос, его стройную спину и плечи, она снова как бы слышала его голос. Что же с ней произошло, когда она увидела его, что случилось, когда стояла рядом с ним? Этого она не понимала. Кэти! Кэти должна знать, подумала она. Но когда снова села в машину, решила, что не станет спрашивать сестру, потому что в глубине души ответ уже знала.

Впервые в своей жизни Брин почувствовала желание. Потребность. Влечение к мужчине. И этот мужчина — Кристофер Джермейн. Если бы у нее хватило храбрости подумать об этом, она, возможно, нашла бы, что все это забавно и интересно, хотя и не без примеси горькой иронии. Но какой-то инстинкт подсказывал ей, что думать не нужно, ибо это привело бы ее к чему-то, чего она вовсе не желала знать.

Было что-то судьбоносное в ее первой встрече с Кристофером Джермейном. Что-то неизбежное и необратимое. Она чувствовала, что течение ее жизни словно ускользает из-под контроля, и это было так устрашающе, что не хотелось и думать об этом. Особенно сейчас, когда она так нуждалась в спокойствии, но нигде не находила его.