Финальный аккорд - Кевин Милн (2016)

В начале февраля 1945 года, почти через три месяца моего заключения, по лагерю поползли слухи, что немцы проигрывают войну и что свобода неизбежно наступит. В противовес слухам или, возможно, от отчаяния, что слухи оправдывались, эсэсовцы и капо в Маутхаузене начали убивать заключенных с повышенной частотой.

Когда речь заходила о жестокости и смерти, меня ничего больше не удивляло. Все это прошло у меня перед глазами. Взять, например, виселицы, избиения, смерть от электрического тока, голод, утопления, массовые расстрелы и смертельные инъекции. Не реже чем раз в день я видел группы пожилых и немощных людей, которых под конвоем вели в газовые камеры. Было также известно, что в подвале офицерского здания проводят медицинские эксперименты. Я не видел, что они делали с людьми там, но время от времени слышал крики, и этого было достаточно. И, конечно, была игра в «парашютистов», когда заключенных сталкивали с края каменоломни в обрыв, где они разбивались насмерть. Иногда, просто из чувства жестокости, охранники подносили к голове человека пистолет и предлагали ему сделать выбор: получить пулю в лоб или выбрать другого заключенного и столкнуть его с обрыва. Это был чудовищный моральный выбор между чувством самосохранения и убийством человека. Примерно в пятидесяти процентах выбиралось последнее, но в любом случае кто-то умирал.

Страшное произошло 8 февраля, дату нам сообщил новый ответственный за календарь. Это был русский, так как нашего венгра в середине января забили насмерть из-за того, что он слишком медленно поднимался по лестнице карьера. В этот день Карл был на грани нервного срыва, когда появился на дежурстве. Он не стал доставать гитару, а сразу подошел к моей койке и вытащил меня в коридор, где объяснил, что наш барак накануне поставили на кон как часть ставки в жутком покере между эсэсовцами и что в результате на рассвете нас всех расстреляют.

Мне кажется, я пожал плечами. Рано или поздно это должно было случиться, и лучше быть застреленным, чем упасть со скалы.

Его разозлило, что меня больше не волновала эта ситуация.

– Я не был бы твоим другом, если бы безучастно смотрел на то, как тебя убивают! – рявкнул он.

К счастью, у Карла был план. Внутри футляра, под грифом гитары были спрятаны компас, карта и небольшой пакет с едой. Все это, пояснил он, поможет мне добраться до ближайшего отряда войск США, который недавно разбил временный лагерь в тридцати километрах на севере отсюда. Он показал мне на карте, где их видели в последний раз.

– Что, по-твоему, я должен делать? – спросил я. – Выйти прямо из главного входа?

Он тепло улыбнулся и сказал:

– Как-то так.

Карл заявил, что вернется прямо перед окончанием его смены, которая заканчивалась в пять утра, и даст мне дополнительные инструкции. Он похлопал меня по руке, как будто пытаясь успокоить, сказать, что все будет в порядке. Затем он вышел через главную дверь, оставив гитару в футляре, прислоненном к стене.

Я вернулся на свою койку, но не мог заснуть.

Без четверти пять я услышал, как открылась входная дверь, а затем тихо прозвучало:

– Тссс… Херб… пошли.

Карл сидел на полу в проходе и снимал с себя сапоги. Я вздрогнул, когда он поведал оставшуюся часть своего так называемого плана. Он предполагал, что я выйду прямо из главных ворот лагеря.

– Я один из немногих охранников, которые не живут на территории лагеря только потому, что мой отец имеет высокое звание и наш дом находится неподалеку. Каждое утро я проношу гитару через западные ворота, никто не говорит мне ни слова. Рядом с воротами находится вышка с охранником, но сейчас слишком темно, чтобы он смог различить лицо, особенно под тем углом, под которым он видит проходящих. Охранник часто машет мне рукой, и на этом все. Возьми мою одежду, пальто, гитару и ключ от ворот, и все будет в порядке.