Дьявол в сердце - Анник Жей (2005)

В тот вечер во мне родилась первая невидимая злокачественная клетка. Она могла бы никогда не вырасти, если бы череда несчастий не спровоцировала этот рост. Я знала, что у меня будут большие неприятности, но совершенно не представляла, в какую бездну погружусь.

Это только кажется, что знаешь наперед, но на самом деле не знаешь ничего, пока не выпьешь до дна эту чашу несчастий.

13 ноября

В другом ночном такси я убегала от боли, но она, как пиявка, не отпускала меня. Надо было вскарабкаться на откос, подняться вверх по склону. Если бы я могла занять свои безработные дни биографией Мериньяка! Однако через шесть месяцев после увольнения этот текст вдруг до такой степени разонравился Франку, что он попросил адвоката повлиять на Бодиньера, и тот поддался влиянию. Но, видит Бог, книга очень нравилась издателю во времена моего расцвета. Каждый вечер в ресторане «Икра Каспия» Франк читал вслух главы из нее.

Ему нравился стиль, ткань повествования и изящество, с которым я превращала превратности его жизни в метафоры.

Бодиньер направил мне очень благосклонное письмо, давая понять, что продолжать бесполезно. Издатель вернул мне рукопись по почте, восхваляя ее достоинства: «Дорогая Элка, ваша биография Франка Мериньяка под названием «Дьявольская хитрость, или Гений бизнеса» гораздо лучше большей части издаваемых сегодня биографий, но…»

«Live by the system, die by the system»[1],— любил говорить Франк на бульваре Сюше. Он сначала смертельно ранил меня, потом добил. У меня вырвался крик, который затем породил боль, и боль только усиливалась от невозможности ее изгнать.

Появилась вторая злокачественная клетка.

Надо было либо умереть, либо позвонить в скорую психиатрическую помощь; потерять сознание или с кем-то поговорить. Разве душевная боль может достигнуть таких размеров? «Самая страшная боль — это одиночество, которое ее сопровождает». Мальро знал! Страдать оттого, что жизнь потеряла всякий смысл, я не пожелаю злейшему врагу.

До начала действия лексомила я порывалась выпрыгнуть в окно от боли. Неодетая и растерянная, я бродила между коробок с вещами для переезда. Ольга вдруг потребовала такую высокую квартирную плату, какую я ни разу до этого не вносила.

Еще больнее, чем смерть самой биографии, была мысль, что от моей боли тебе, Франк, ни жарко ни холодно. Сердце не способно на такие крутые виражи. Несмотря на причиненное зло, ты всегда был самым важным человеком в моей жизни после Антуана.

В каком-то остервенении я бросала страницы одну за другой в ведро, а в конце поняла, что могу заболеть раком.

И эта уверенность так ярко осветила назначенную мне дорогу несчастий, что я заранее увидела пункт назначения. Может, я была писателем, сама того не зная? Говорят, у них есть что-то вроде шестого чувства.

Думаю, инстинкт самосохранения заставил меня снова работать, я надеялась заменить погибший начальный текст памфлетом «Доктор Лав и мистер Бес» — он был так же полон неистовства, как я горя. Увы! Ничто не выходило из меня, я была выжата до капли. Писать я больше не могла.

Несколько месяцев я жила только естественными потребностями, превратившись в желудок и кишки. Я спала, принимала пищу, испражнялась.

14 ноября

Рак заявил о себе несколько месяцев спустя, а рак способен наполнить дни! Рак — эдакий гений бесплодных писателей. Из-за него не замечаешь, как проходит время. С тех пор как я стала заложницей Вильжюифа, я пою, стирая рубашки Крестного (каждый его приезд развлекает меня).

Спасибо, доктор Жаффе, наконец-то мне есть что сказать! И я каждое утро удивляюсь, когда вижу разумно построенные вчерашние фразы: эта освобожденная армия слов и страниц выступает стройными рядами, как солдаты, вышедшие из окружения. Я каждый вечер открываю тетрадь, названную «Князь Мира», и белизна неисписанных страниц напоминает мне халаты онкологов.