Дьявол в сердце - Анник Жей (2005)

Она укусила изнутри себе щеку, чтобы не разрыдаться. Он повернулся к ней с такой улыбкой, что осушил ее слезы.

— Самое важное — это любить, — сказала она себе.

— Вы видели Дютрона и Шнайдер в фильме Жулавского?

— Да.

— Тогда вы меня знаете.

— Да.

— Вас это не пугает?

— Нет.

— Но это все-таки довольно далеко от ваших проповедей.

— Да не так уж.

Он повернул по направлению к воротам Пасси. Булонский лес заявил о себе одним-двумя более или менее естественными озерами, велосипедными дорожками, несколькими аллеями для верховой езды и зеленью, большим количеством зелени. Вблизи каждого дерева было видно, что какие-то листья уже увядали: осень вила свое гнездо в зелени, и конец прекрасных дней рисовался уже в их начале. Острый глаз замечал тут пожелтевшую ветку, там опавший лист. Лето было еще прекраснее оттого, что ему угрожала осень.

На ней был бюстгальтер из «Бон-Марше», протез на ней сидел как влитой. Нравился ли ему черный цвет, который она все время надевала? «Балтазар» скромно торжествовал.

Фургончик «Смиренных» выехал на бульвар Сюше. «Не может быть, — сказала она себе, — мы проедем мимо того самого особняка!» Она посмотрела на Люка Вейсса. На нем были черный свитер, бежевые брюки и его «христовы» сандалии. С течением дней бледная кожа приобретала золотистый оттенок. Благодаря солнцу и опущенному стеклу она заметила трогательный пушок.

— Мы заедем сначала к Франсине, трансвеститу, «работающему» тут на углу. Мирей нашла ему место в приюте, и я надеюсь…

— Пожалуйста, остановитесь.

Люк Вейсс затормозил. Среди Элкиных знакомых попадались и умные мужчины, и услужливые, но редко и то и другое вместе. Вейсс обладал обоими этими качествами: он припарковался, не задавая вопросов.

— Приятно, что на вас можно положиться.

Люк Вейсс вышел из машины. Его покорность была удивительной. В такую прекрасную погоду Мелкий Бес, может быть, был дома? Тогда он был в саду, и Луиджи, если только не было Леа, расставлял послеобеденный кампари на ротанговом столе. Все проходит, все приедается, но люди не меняют привычек или почти не меняют.

— Здесь, — сказала она.

Вейсс пошел за ней до кованой железной решетки. Главный вход был надстроен, за оградой вилла хранила свои тайны.

— Я полагаю, что это важно, — сказал Вейсс, глядя на часы.

— Речь идет о моем прежнем отце.

Вейсс нахмурил брови. «У нового глаза бесподобные», — подумала Элка.

— Войти нельзя?

— Нет.

Они обошли вокруг ограды.

— Здесь, — сказала она, — смотрите, камней не хватает.

Они поднялись на цыпочки. Она почувствовала крайнюю близость тела Вейсса, потом ее внимание отвлеклось открывшимся зрелищем. За садовым столом, на котором выстроились несколько стаканов, ведерко для льда и серебряный шейкер, Мериньяк просматривал прессу. Перед тем как перейти к еженедельникам, он с поразительной скоростью листал газеты и в бешенстве бросал их на лужайку.

— Он под следствием, а биржевые показатели падают, — пробормотала Элка.

На менеджере был домашний пиджак в стиле обольстителей из пьес Эрнеста Фейдо. Волосы его поседели, он вжался в кресло, которое меньше пострадало от времени, чем его владелец. Долговечность вещей может сравниться только с силой их инерции. Садовые принадлежности и мебель противостояли непогоде: их фальшивое добродушие было обманчивым.

Предметы быта обладали той же жизнестойкостью. Несомненно, дома у Бертрана, уже после его смерти, по-прежнему оставались электрический чайник и пылесос, которые она ему купила, потому что он был не способен дойти до «Дарти». Между двумя пребываниями в больнице она воспользовалась распродажей, не задумавшись ни на мгновение, что техника с гарантией на два года может пережить ее друга.

— Не видно ничего, — пожаловалась она.