Победа для Александры - Надежда Семенова (2007)

Костя оглядел бомжа с высоты своих ста девяноста и устало ответил:

— Денег нет!

— И не надо! — гордо возвестил бродяга.

— А чего тебе надо, папаша? — удивленный, подключился к беседе Валек.

Бомж строго посмотрел на него и, назидательно подняв кверху замызганный палец, фыркнул:

— Не лезь, пацан, — снова качнулся в сторону Кости, по пути, словно только разглядев Сашу, галантно шаркнул дрожащей ножкой, — мадам!

Саше стало ужасно смешно: опустившийся грязный питерский бомж потерял человеческий облик, но не манеры.

— Прошу прощения, — дрожа всем телом, продолжил клошар, — облагодетельствуйте! Сигаретку… одну!

Высказав просьбу, бродяга, будто потратив все силы, начал заваливаться на мостовую. Костя схватил бродягу в охапку раньше, чем успел сообразить, проявив поистине боксерскую скорость реакции.

— Да полегче ты, — ехидно укорил Валек отряхивающегося, как брезгливый пес, Костю, помогая тому подтащить бродягу к стене дома. Костя пробурчал что-то неясное и понарошку отвесил другу подзатыльник. Теперь бомж сидел на тротуаре, бледно-грязно-синеватый, свесив на грудь нечесаную голову в зимней шапке из полинялого темного кролика, раскинув ноги в отвратительно пахнущих брюках. Один раздолбанный башмак упал, оголив странно белую ногу с распухшими гнойными, почти лишенными ногтей пальцами. Казалось, он был без сознания.

Гриша раскурил сигарету и сунул ее в безвольно открытый черный провал рта. Бомж закашлялся, неожиданно пришел в себя, округлил глаза до размеров полноценной кофейной чашки и с силой втянул в себя драгоценный дым. Он курил, держась за сигарету обеими руками, бережно придерживая указательными и большими пальцами дрожащих рук. Благоговейно закатывал глаза, выпускал из ноздрей дым, по-видимому казавшийся ему невообразимо сладким. Время от времени высовывал язык и блаженно облизывал сморщенные, похожие на гнилые грибы губы.

Саша стояла чуть поодаль, наблюдая, как крепкие, прилично одетые молодые ребята хлопочут вокруг бомжа. На их утренних, несвежих после выпитого лицах странно перемешались два разных чувства: брезгливости и… любования. Друзья стояли тесным полукругом возле курящего бомжа и не могли не любоваться отсветом редкого счастья, когда-либо блуждавшего на человеческом лице.

Глава 16

Сулима влюбилась! Но самое ужасное состояло в том, что она влюбилась «не в того».

Это произошло внезапно, как наводнение, нет — как песчаная буря. Исчезли привычные улыбки, как ветром сдуло приветливость, от частых слез на смуглом лице проявились темные пигментные пятна. Саша почти скучала по прежней, казавшейся досадной, привычке Сулимы проводить безмятежные часы за маникюром, неспешной болтовней или бесконечным чаепитием. Новая Сулима почти не покидала постель: лежала на подушках с перевязанной головой или одетая ничком стыла на кровати и… плакала. Теперь она плакала всегда.

Впрочем, иногда на нее нападала жажда деятельности. Сулима садилась перед зеркалом, подпирала исхудавшими руками пергаментные щеки и с досадой оглядывала свое почерневшее, подурневшее лицо. Цокала языком, в зеркале на миг отражалась знакомая, чуть побледневшая улыбка. Сулима решительно поджимала губы и, высунув от усердия кончик языка, рисовала сурьмой брови, затем накладывала на ресницы толстый слой туши, а на губы — ярко-алую помаду с отчаянным перламутровым блеском. На лицо она изводила полтюбика тонального крема, явив из небытия прежнюю Сулиму.