Суперзвезда - Виктория Готти (2002)

Кэссиди свидетельствовала, что проснулась от мужского голоса, потом услышала два выстрела. Она сказала, что боялась открыть дверь и лишь увидела в замочную скважину ботинки, испачканные в крови. Потом папа пришел к ней в комнату и обнял ее. В результате получилось так, что ее отец выбежал из спальни и бросился к ней в комнату. Утверждение Роджера, что Кэссиди могла подтвердить его невиновность, провалилось, и он отправился в тюрьму.

Через какое-то время Кэссиди стала ненавидеть отца за то, что он заставил ее давать показания в суде. Хуже этого было только чувство вины, которое поселилось в ней, темное, беспросветное чувство, от которого она не могла освободиться.

Теперь она понимала, что не владеет собой, что ею управляет какая-то другая сила.

«Он снова добился своего. Снова выиграл. Я была готова, решительно настроена стоять на своем, и все же он сумел взять верх. Остаться в Лос-Анджелесе? Возглавить студию? Завершить его самый лучший фильм на глазах у всего Голливуда? О Боже милостивый, от этого можно сойти с ума». — Мысли путались, она не знало как поступить.

* * *

Ее педиатрическая деятельность закончилась, когда клиника «Кедас синей» начала расследовать случай подмены младенцев Турмейнов и Хаттон. Ошибка в анализе крови одной из девочек дала возможность комиссии по врачебной этике замять дело. Патриция исчезла. Это было просто, ведь у нее было много денег и не было семьи — ее пьянство давно всех распугало. Но вскоре деньги кончились. Чеки больше не приходили, а последние гроши были пропиты. Она пыталась устроиться через агентство по частному найму, работала неделю здесь, неделю там, ухаживала за больными, когда семье надо было отлучиться на недельку из дома. Но ее артрит прогрессировал — это было связано со стрессом. Она пробовала принимать новые лекарства — нестероидные противовоспалительные — и периодически делала инъекции. Но ничто не могло ей помочь, и Патриция Хансон знала почему — ее мучила совесть. Поэтому, прочитав в разделе светской хроники, что Роджер Турмейн собирается передать свое дело, а соответственно и состояние, своей «дочери», Патриция восприняла это как знамение свыше. Она была членом Общества анонимных алкоголиков уже целый год, и для нее было важно освободиться от своего постыдного прошлого. Девятой ступенью ее избавления было: «Исповедайся людям, насколько можешь…» Ее преследовал голос куратора, настойчиво твердивший о том, что их долгом является заставить алкоголиков повиниться перед каждым, кого они обидели своим пьянством.

Она просила прощения у немногочисленных родственников и у двоих сослуживцев, которые пострадали из-за нее, когда она пила. Было неловко, но, выговорившись, она почувствовала облегчение. Теперь ее мучила совесть из-за тех малышек. Она знала, что обязательно должна покаяться в своем преступлении перед теми младенцами, теперь уже выросшими, которым она поменяла судьбы из-за нескольких тысяч долларов. Деньги на ее счет давно перестали поступать, и теперь не было дня, чтобы она не думала о тех, кому причинила боль. Если ей удастся решить этот вопрос, ее совесть будет чиста, муки кончатся и она сможет прямо смотреть людям в глаза. Она вернется к людям.

Вот в кино алкоголикам не приходилось мучиться, чтобы бросить пить. Они просто бросали, и все сразу возвращалось на свои места. Но реальный мир был иным. На это решение у нее ушло одиннадцать последних месяцев. Поэтому, увидев в газете статью о Кэссиди Инглиш, дочери Роджера Турмейна, собирающейся принять дело отца, она точно знала, что должна сделать этот последний решительный шаг.

Найти его было нетрудно. Он по-прежнему жил там, откуда поступали чеки. Телефон прозвонил несколько раз. Патриция поняла, что может включиться автоответчик. Если это произойдет, то лучше написать письмо. Но вскоре трубку подняла женщина, и Патриция оставила простое сообщение: просила позвонить ей как можно быстрее. Когда ее спросили, из какой она компании, Патриция просто сказала, что он знает ее имя.