Шедевр - Миранда Гловер (2006)

Я старалась успокоиться и все обдумать. Я тщательно хранила этот секрет от прессы, даже от Эвы и Петры, и уж конечно от Эйдана. Именно поэтому я просидела в той съемной комнате целый год и сменила имя, — чтобы меня не смогли узнать. Пока ребенок рос внутри меня, окружающий мир ждал, когда, наконец, Эстер возвратится домой после этого периода… Депрессии? Траура? Обиды? Интересно, что Эва думала тогда насчет моих категорических отказов приехать и моего таинственного затворничества?

Я скрывала это от всех своих знакомых, я даже специально рассталась потом со своими друзьями с Мейда Вэйл — частично потому, что единственным способом жить Дальше было полностью расстаться с прошлым. Реальность? Я не могу вынести слишком много реальности. Представление? Искусство и игра? Переодевание? Придумывание историй? Быть кем-либо другим? Постоянно рисковать? Все это оказалось гораздо проще, чем помнить, кем я на самом деле являюсь, и быть собой.

Телефон снова зазвонил. Это был Бен, и я подняла трубку.

— Эстер, извини. Я не знал.

Мне стало стыдно за свою вспышку гнева: Бен ни в чем не виноват.

— Это я должна извиниться, — сказала я слабым голосом. — Твое письмо просто шокировало меня. Ты коснулся такой темы, о которой никто не знает и которую я ни с кем не обсуждала. Я хочу, чтобы это продолжало оставаться тайной, пожалуйста.

Бен пообещал никому об этом не рассказывать, и, когда он повесил трубку, я достала его письмо из корзины, разгладила и даже перечитала. Кажется, мы с Беном страдали двумя противоположными проявлениями одной и той же проблемы — эмоциональной инфантильности. В последних строках письма он предостерегает меня. Наверное, его письмо пришло как раз вовремя. Как и Бен, я слишком много лет прячусь за искусством. Пора начать управлять своей жизнью и научиться строить отношения с людьми. Я должна принадлежать самой себе так же, как и искусству — и самое главное, мое прошлое тоже принадлежит мне, и его надо принять.

Все время, пока я готовила серию «Обладание», я думала только об одном человеке. Прошло шестнадцать лет, с тех пор как я жила в комнатке на Мейда Вэйл. Шестнадцать лет одной жизни, за которой я не наблюдала, которая развивалась, познавая мир вокруг. Среди дочерей революции, которым я посвящала свою серию, была одна особенная: моя собственная. Она уже достаточно взрослая, чтобы самостоятельно принимать решения по поводу своего будущего и возможных отношений со мной. Может, она решит найти меня, и надеюсь, сможет это осуществить. Но если я уеду из Лондона, это будет сложнее. Я обязана оставаться в пределах ее досягаемости, поближе к ней. Насколько мне известно, семья, удочерившая ее, все еще живет в столице Великобритании.

42

Письмо Бена сломало выросшую во мне стену отчуждения, и, успокоившись, я вызвала такси и поехала в галерею. Впервые более чем за две недели я вышла из дому, и я ощущала тошноту и некоторую нетвердость в ногах.

Эйдан работал за своим столом, и я медленно направилась к нему. Когда он поднял глаза, я заметила, что вся радость и энергия, наполнявшие его в Нью-Йорке, исчезли. Решительность, с которой он вел себя в Манхэттене, деловая сметка, которую он там проявил, начинали угасать.

Он смотрел, как я иду, и печально улыбался.

Я осторожно закрыла за собой дверь и задернула шторы. Затем не спеша подошла к Эйдану и села к нему на колени. Он обнял меня за талию и уткнулся в мои волосы.

— Ну, как ты, Эст? — прошептал он. — Мне тебя не хватало. Прежде чем я успела ответить, его телефон настойчиво зазвонил. Он не обратил на это внимания, но телефон не умолкал. Судя по звонку, это была Кэти. Эйдан со вздохом взял трубку, с минуту послушал, затем протянул ее мне.

— Эстер, мне действительно жаль вас беспокоить, — сказала Кэти, — но звонит Джон Крессфилд. Он на второй линии. Говорит, это что-то срочное.

Эва умеет выбрать момент. Голос Джона казался далеким и дрожащим.