После грозы - Сюзан Руа (2016)

– Я не хочу этих денег! Алекс был бы против! – не уступаю я.

Бренда пытается меня утихомирить, взывает к моему здравомыслию, но я отодвигаюсь вместе со стулом, чтобы она не могла до меня дотянуться, и сердито восклицаю:

– Алекс… он отнял у меня ребенка! Он не хотел, чтобы я его растила!

Бренда тянется ко мне, берет за руку и начинает ее трясти.

– Я запрещаю тебе так говорить! Алекс тут совершенно ни при чем! Это был несчастный случай, и точка!

– Нет! Вы должны мне верить, Бренда! Я знаю, что говорю.

Мне страшно, но и отступать уже некуда. Бренда поправляется и в общем-то уже не нуждается в моей помощи. Думаю, пришло время во всем ей признаться… Я шмыгаю носом, вытираю глаза, хотя и знаю, что слезы все равно не иссякнут. Тихонько сбрасываю руку Бренды и признаюсь:

– Я была близка с Карлом! Поэтому Алекс… он разозлился!

Бренда хмурится, пытается перехватить мой взгляд. На ее лице отражается недоумение, которое она тут же оформляет в слова:

– Я… я не понимаю!

– Мы с Карлом… были вместе! Мы не притворялись. По крайней мере, не все время…

Думаю, после этого заявления Бренда наконец все понимает. Об этом свидетельствует искреннее изумление у нее на лице. И вдруг она спрашивает:

– Погоди… Ты хочешь сказать, что влюбилась в Карла? И поэтому потеряла ребенка?

Я киваю и, понурив голову, снова заливаюсь слезами. Бренда зна́ком просит меня придвинуть стул к кровати, и я подчиняюсь из опасения, что она может упасть, если еще чуть-чуть наклонится. Бренда гладит меня по голове, тихонько приговаривая: «Тише, дорогая, тише!»

– Я подозревала что-то в этом роде… И Карлу ты очень нравишься, но… такого я и представить себе не могла! Вы должны были мне об этом рассказать! Оба!

Бренда поворачивается и смотрит на передатчик «радионяни», словно пытаясь вовлечь в наш разговор и Карла. У меня мороз пробегает по коже при мысли о том, что он все слышал и может возникнуть на пороге и накричать на меня. Но в доме по-прежнему тихо. Если не считать того, что я постоянно шмыгаю носом.

– Не плачь, дорогая! Я не сержусь. И, конечно, у тебя не поэтому случился выкидыш. В этом я уверена. Алекс никогда бы ничего такого не сделал.

Бренда пытается приподнять мой подбородок. Гладит меня по мокрым щекам, вздыхает, шепчет, что должна была сама обо всем догадаться, когда я с таким ожесточением прогоняла их там, в больнице, после искусственных родов. И не единожды упрекает Карла в том, что он не сказал ей правду, – мы бы пережили этот траур вместе, всей семьей… Я пытаюсь объяснить, что не хотела причинять ей боль, что совершенно потеряла голову, терзалась чувством вины. Бренда велит мне замолчать, а потом ласково произносит:

– Шарлотта, послушай, что я тебе скажу. Жизнь коротка. Очень коротка. К этому времени ты уже должна была это понять. Так что нужно наслаждаться каждым моментом счастья, который тебе дается. Если будешь долго раздумывать, оно пройдет мимо.

– Вы не понимаете… Я принесла всем вам столько горя!

Я не осмеливаюсь рассказать, как грубо прогнала Карла там, в больнице, но ведь и с ней я поступила не намного лучше, так что она может себе это представить. И удивительное дело – вместо того, чтобы выставить меня за порог, как я в глубине души опасалась, Бренда гладит меня по голове и нежно улыбается:

– Может, пришло время все уладить?

Вместо ответа я с трудом пожимаю плечами. Разве не должна я испытывать облегчение, после того как во всем призналась? Если да, то почему мне тогда так плохо? Может, в душе я надеялась, что Бренда меня возненавидит, прогонит из дома, скажет, что я не заслуживаю того, что она мне дала?