После грозы - Сюзан Руа (2016)

Не проходит и пяти минут с того момента, как Карл вошел в палату, – над дверью загорается лампочка. У меня обрывается сердце. Это значит, что-то случилось. Ноги реагируют раньше, чем голова, и я бегу туда. Но медсестры не пускают меня в палату, и я издалека вижу, как тело моего нареченного содрогается в конвульсиях. В комнату входят какие-то люди, а меня и членов семейства Эванс, наоборот, прогоняют. Я смотрю попеременно то на Бренду, то на Карла, ищу хотя бы тень надежды.

– Что случилось? – в страхе спрашиваю я.

– Ничего, – отвечает Карл со слезами на глазах.

– Он просто начал… всем телом… неожиданно…

Жестами Бренда пытается изобразить, что же случилось с Алексом. Мне становится очень страшно. С тревогой в голосе я продолжаю их расспрашивать:

– Он очнулся? Он хоть что-нибудь сказал?

– Нет.

Ответ Бренды звучит категорично. Я закрываю глаза и снова молюсь: Алекс обязательно должен вернуться, должен с нами поговорить! Пробую заглянуть в окошко на двери, но кто-то задернул шторку. Может, Алекс пытается вернуться к жизни? «Алекс, вернись! Ты не можешь вот так умереть!»

Мы стоим не сводя глаз с двери и ждем, когда выйдет кто-то из докторов и скажет, что с Алексом все в порядке. Ожидание кажется бесконечным. И никто из нас не решается отлучиться.

Минут через двадцать из палаты наконец выходит врач. Он еще не заговорил, но по выражению его лица я понимаю, что все мои надежды пошли прахом.

– Мне очень жаль. У пациента началось кровотечение, и мы не смогли его остановить. Летальный исход…

Я чувствую на себе взгляды Карла и Бренды. Поняли они, что сказал доктор, или нет? Услышать это один раз – уже страшная боль, но тут Бренда задает вопрос по-английски:

– Что? Он… он умер?

Крик формируется у меня в груди, но я вдруг понимаю, что потеряла голос. Чувствую, как кто-то обнимает меня за шею. Но я не хочу оборачиваться и встречаться с ним взглядом, кто бы это ни был. Я отодвигаюсь, хочу уйти, борюсь с желанием упасть на пол и умереть на месте. Доктор все еще рядом, но, когда он отвечает Бренде, мне кажется, что его голос доносится с другого конца земли. Они попытались прооперировать Алекса, и он не выжил. Никто не произносит это слово на моем родном языке, но от этого ничего не меняется: Алекс умер. Его больше нет. И никто не знает, где он теперь. Я чувствую, как силы меня покидают, и всхлипывания Бренды эхом отдаются в моей голове, отчего мне становится еще хуже. «Алекс, как же так?»

Я нащупываю стенку, хотя ноги ведут меня совсем в другую сторону. Мне хочется остаться в одиночестве и поплакать, но все следуют за мной, словно я куда-то их веду. Жан поддерживает меня, пытается приобнять, но я сопротивляюсь и отталкиваю его изо всех сил. Не хочу, чтобы ко мне прикасались, не хочу слышать о том, что Алекс умер! Не хочу, чтобы он был мертв! Чтобы избежать чьих бы то ни было объятий, я падаю на стул, закрываю глаза и скрючиваюсь, как моллюск в раковине. До меня долетают голоса, они стараются удержать меня в этом мире, где у меня больше ничего нет.

– Шарлотта! Это пройдет… – твердит голос Карла по-английски.

Его слова задевают меня за живое, и я поднимаю голову, чтобы смерить его злым взглядом и крикнуть:

– Нет! Не пройдет! Никогда не пройдет!

Он присаживается на соседний стул, проникает в мою раковину, чтобы меня обнять, шепчет свое бесконечное «Это пройдет!», и до меня вдруг доходит, что он пытается сказать: не надо прятаться; плакать – это нормально.

«Алекс, что ты наделал? Зачем ты именно в этот вечер сел на мотоцикл? Как мне теперь без тебя жить?»