Тихая ночь - Чарльз Эллингворт (2012)

— В Бреслау у меня есть один замечательный друг. Он старше меня, держит кафе на главной площади. Очень смешной. Нет, не так. Очень остроумный. Какой-то другой.

— Что вы имеете в виду?

Мими задумалась.

— Еще один мой друг, мой давнишний приятель, тоже сейчас в Бреслау. Но не просто так. Он на службе, в армии. Он стал… вернее, он был… В общем, он сильно изменился. Странно. Раньше мы хохотали с ним до упаду. Герр Райнхарт любит остро шутить, я бы даже сказала, цинично, но с ним можно посплетничать. А с Максом было, как в жерле вулкана…

— Так горячо?

— Вы же поняли, что я хотела сказать.

— Это и все? Все ваши друзья?

— Здесь? Да. Когда мой муж был дома, мы ходили в гости, на вечеринки, званые обеды к людям, с которыми он вырос. Но это его друзья, люди его круга. Кроме того, большинство из них старше меня. Только не подумайте, что я их в этом упрекаю. Просто все мои друзья остались в Берлине. Теперь, наверное, их разбросало по всей Европе — тех, кто еще жив. Сначала были убиты мужчины, а в этом году две мои однокурсницы погибли во время бомбежки. Может быть, тут и скучно, по крайней мере, так считает мой друг Макс, но зато безопаснее.

Мими обнаружила, что опять повернулась лицом к Жерому, который нервно тряс рукой, заставляя ее вернуться в исходное положение.

— У вас смуглая кожа. Это нетипично для этих краев.

Мими покраснела и не смогла ничего сказать. Жером перестал рисовать.

— Простите. Я так погружаюсь в работу, что говорю первое, что придет в голову. Я больше не буду, лучше помолчу.

Мими заставила себя посмотреть на него.

— Нет, пожалуйста, продолжайте. Последние несколько месяцев я чувствую себя ужасно одинокой. Особенно после того, как мой муж пропал без вести.

— Да, я знаю.

— Кто вам сказал?

— Реммер. Я спросил у него о вас, когда он пришел на молотилку, чтобы посмотреть, что там происходит. Я даже удивился, что он умеет разговаривать. Не то что его жена. Он рассказал мне историю вашей семьи, начиная со времен Фридриха Великого. Правда, пропустил период наполеоновских войн. — Жером помолчал, словно собираясь с силами для следующего вопроса. — Никаких известий… о муже?

Мими покачала головой.

— Макс, мой друг из Бреслау, сказал мне, что он, скорее всего, попал в плен. Кто знает, может, это действительно так.

Жером хотел было ответить, но вдруг понял: что бы он сейчас ни сказал, это будет бессмысленно. Слова не смогут утешить женщину, потерявшую мужа. Мими посмотрела на него с благодарностью. Некоторое время француз молча чертил по бумаге, прежде чем Мими решилась заговорить:

— А вы? Чем вы занимались до войны? Вы художник?

Жером снова рассмеялся, и Мими еще раз заметила странную метаморфозу, произошедшую с его лицом.

— Если бы я был художником, я бы уже давно умер от голода на каком-нибудь чердаке. Нет, я не художник. Я журналист. В Монтрёе — так называется мой родной город на севере Франции — я работал в местной газете. Конечно, я хотел стать писателем, но, к сожалению, писательским трудом на жизнь не заработаешь.

— У вас интересная работа?

— Иногда да. Но по большей части приходилось писать о ценах на крупный рогатый скот и о разбирательствах в городском совете. Грустно, но, с другой стороны, это гораздо лучше, чем оказаться в заключении.

Теперь настал черед Мими удержаться от избитых слов сочувствия. Жером продолжал:

— А вы? Вы носите титул графини, но, честно говоря, я представлял вас совсем другой.

— И какой же вы меня представляли?

Жером пожал плечами.

— Ну, кем-то вроде дам, изображенных на портретах, висящих в вашей библиотеке. Властной женщиной. Почему-то мне так показалось по выражению ваших глаз.

— Властной?

— Нет. Неправильное слово. Более сильной. Вот.