Тихая ночь - Чарльз Эллингворт (2012)

Мари-Луиз сошла вслед за ним на первый этаж. Она видела, как он расправил плечи, прежде чем открыть дверь. В дверном проеме, в тени каретного дворика показались береты, руки с оружием и неясно очерченные бледные лица. Когда крики затихли до приглушенного бормотания, Мари-Луиз услышала голос Адель:

— Комитет желает тебя видеть, Анси. Сейчас. В мэрии. — Над толпой повисло молчание. — Сейчас же, Анси. Шевелись.

Мари-Луиз видна была только спина отца, но она могла представить, как он обводит пришедших холодным, бесстрастным взглядом, опустив одну руку в карман, а другой придерживая ручку двери.

— Кто хочет меня видеть? Я не знаю ни о каком комитете.

В толпе снова зашумели.

— Ясное дело, откуда тебе знать — тебе, гребаному коллаборационисту? — прозвучал злобный голос Адель, которой по-прежнему не было видно.

Мишель Анси не сдвинулся с места. Потом он не спеша вернулся к вешалке, взял свою лучшую шляпу, аккуратно надел ее и только после этого вышел к толпе, которая растекалась, уступая ему дорогу к воротам.

Его дочь украдкой пошла следом. Дождь прекратился, но в воздухе было сыро, а тучи так низко нависали над землей, что превращались в туман. Листья деревьев казались тяжелыми от впитанной влаги, а скользкий булыжник поблескивал дождевой водой, которая не успела испариться на солнце. Мари-Луиз слышала, как уверенно стучат по мостовой металлические каблуки довоенных отцовских туфель и шаркают деревянные башмаки вокруг него. Он гордо вышагивал по мусору, который остался городу в память о вчерашнем празднестве: по битому стеклу и брошенному матрасу.

На ступеньках мэрии сидело двое мужчин. Они поднялись, чтобы дать Анси дорогу, и, перешагивая через две ступеньки, он опередил сопровождавших и вошел в дверь первым.

Не останавливаясь, Мишель Анси сразу свернул в комнату, из которой доносились голоса. Как только он вошел, разговоры стихли до шепота. Арестовавший его отряд и Мари-Луиз поспешили следом.

За столом в торце комнаты сидело четыре человека. Мари-Луиз узнала Виктора и Жанетт, а также социалиста, соперничавшего с ее отцом за пост мэра, Анри Лаборда. Четвертого человека она видела впервые. Комнату наполняли небритые лица, сигаретный дым, хлопковые платья, знававшие лучшие времена; среди знакомых были дети и подростки, которых она учила, болезненные и тощие. Мужчина, стоявший перед Мари-Луиз, наклонился вперед и придержал старинный револьвер, который мальчик не старше четырнадцати лет небрежно крутил на указательном пальце.

Отец остановился у стола рядом с единственным стулом, не снимая шляпы и заложив руки за спину. Мари-Луиз проталкивалась вдоль стены, чтобы разглядеть его лицо. Строгий костюм Мишеля Анси производил особенно благоприятное впечатление на фоне мятых рубах и штопаных пиджаков собравшихся, занявших подоконники, скамьи и расставленные вдоль стен столы. Мари-Луиз вспомнилась иллюстрация в одном из учебников по истории, изображавшая суд над Робеспьером и tricoteuse[132], которая вязала у подножья гильотины.

Виктор, похудевший и поседевший с тех пор, как Мари-Луиз видела его последний раз, показал жестом, чтобы ее отец сел. Неизвестный мужчина постучал по столу, и разговоры стихли. Он кивнул Виктору, который прочистил горло и затушил сигарету.

— Мишель Анси?

Мари-Луиз видела, как отец перевел взгляд со стены, на которой висела неумело написанная репродукция обнаженной по пояс «Свободы на баррикадах» Делакруа, на Виктора.

— Да. Я мэр Монтрёя.

— Non, monsieur[133], вы были мэром Монтрёя. Но больше им не являетесь.

Их взгляды встретились.

— Как странно. Я был избран по законам Третьей республики и не помню, чтобы состоялись новые выборы, которые я, по всей видимости, проиграл. Я что-то пропустил?

— Похоже на то, monsieur. Это называется война.

По комнате прокатилась волна смеха. Виктор продолжал: