Тихая ночь - Чарльз Эллингворт (2012)

К 1950 году возвращавшихся считали уже не тысячами, а сотнями, и те, кто вопреки всему надеялся дождаться мужа, сына или брата, стали оплакивать их как погибших. До Мими почти не доходили эти известия, ведь она жила во Франции и связь с Германией поддерживала только благодаря переписке с Евой. Французские газеты не распространялись об участи немецких пленных: в странах, побывавших под немецким ярмом, сочувствие было ограничено. В представлении Мими Эрик уже десять лет как лежал в безымянной могиле где-нибудь на востоке Украины. А теперь он очутился здесь, в ее новой жизни, принеся с собой возрожденное чувство вины и массу запутанных эмоций. Мими села за стол напротив мужа.

Он заговорил первым:

— Ты… прекрасно выглядишь. Я думал о тебе каждый день.

Мими смущенно отвела глаза. Она не могла ответить: «Я тоже». Предчувствие нежных слов, на которые она не ответит взаимностью, наполнило ее страхом.

— Твоя фотография была со мной… до прошлого года; та, где ты в свадебном платье.

Мими чувствовала, как ее полосуют ножи вины.

— Охранник отнял ее у меня и прожег сигаретой твое лицо. С тех пор мне пришлось полагаться на память. Это было жестоко.

Мими заставила себя посмотреть на мужа и остановить этот вызывающий жалость поток сантиментов. Она чувствовала, что Эрик хочет прикоснуться к ней, обнять ее, и радовалась, что их разделяет широкий стол. Ей ненавистна была эта дилемма. Инстинктивно она хотела утешить сидевшего напротив мужчину, но Мими знала, что это может быть — и будет — неправильно истолковано.

— Где твой ребенок?

— Наверху.

— Это мальчик?

— Да.

Еще один нож, на этот раз вонзившийся в Эрика. Наступило грустное молчание.

— Значит, проблема была во мне. — Он невесело усмехнулся. — После всего, что говорила моя мать и думал я сам… Этому не суждено было случиться, верно, Мими? Все-таки не суждено. Сколько ему лет?

— Восемь.

Подсчитав, Эрик не выказал никаких эмоций. Мими поняла, что не может выдержать его взгляд, и выглянула в узкое окно, за которым вытягивались зимние тени.

— Где ты… остановился?

— В городе. В отеле, где Виктор Гюго написал «Отверженных». Довольно символично. Там уютно. Последние несколько лет сделали меня неприхотливым.

Мими потянулась через стол и накрыла руку Эрика ладонью. Обоим бросился в глаза контраст между ее изящными пальцами и его узловатой лапой.

— Мне жаль, Эрик. Честное слово, жаль.

— О чем тебе сожалеть? Прошло почти десять лет. Меня не было в живых. По крайней мере, ты так думала.

— Ты знаешь о чем. Это случилось. Я не могу повернуть время вспять. И не хочу. Поэтому мне жаль. Дело не в тебе, Эрик. Вовсе не в тебе. Просто я стала другим человеком. Изменилась. Я не уверена, что ты любил бы меня такой. Я уже не та, что на фотографии.

Настал черед Эрику отворачиваться с болью в прищуренных глазах.

— Я напрасно пришел?

— Нет. Я в свое время поступила точно так же.

— С другим результатом?

Она кивнула.

— Он здесь?

— Его нет дома. Будет позже. Женщина, которая тебя встретила, его жена.

— Как…

— Как мы встретились? Его взяли в плен и отправили работать на ферму. Вот почему мне жаль, Эрик. Я надеялась, что мне никогда не придется рассказывать тебе этого.

— Это все война.

— Да, война. Но не только. И ты должен это понять. Дело не только в войне. Были другие причины. Не думаю, что у нас снова получилась бы семья, Эрик. По крайней мере, счастливая.

Он медленно убрал руку из-под ее ладони и, поглаживая редкие волосы у виска, ответил:

— Наверное, раз ты так говоришь. А я-то думал, что мы были счастливы. Я выдавал желаемое за действительное?

Мими покачала головой, отчаянно выискивая нужные слова.