Тихая ночь - Чарльз Эллингворт (2012)

— Нет. Я не могу отобрать у тебя больше, чем уже отняла. Нет.

Она заметила, как лицо, у которого безжалостно отняли былую красоту, смягчилось в пламени свечи. И это в какой-то мере компенсировало урон, нанесенный за последние десять лет. Эрик не стал на нее давить. Она тихо спросила:

— Что ты будешь делать?

Он задумался.

— Не знаю. Могу, наверное, пойти в шахтеры. Где жить? Сестра зовет меня к себе в Гамбург. Георга убили в Италии, так что она теперь одинокая вдова. Могу просто поехать куда-нибудь, где тепло, возможно, на Ривьеру, и поправить здоровье. Но когда я смотрю в зеркало, то начинаю сомневаться, возможно ли это. Помню, мать говорила, что всегда чувствовала себя молодой, даже на восьмом десятке. А когда гляделась в зеркало, думала: «Кто эта пожилая леди?» Я чувствую себя еще старше, чем выгляжу: все выжато, до последней капли; сухая, дряхлая, пустая оболочка.

Мими опустила глаза. Как тут можно утешить, что возразить? Поленья шипели и трещали, разряжая неловкое молчание, которое в конце концов нарушила Мими:

— Можешь остаться здесь, да-да, можешь…

В глазах Эрика вспыхнула надежда.

— …В здании у моста. Оно стоит на нашей земле. Потребуется какое-то время, чтобы его заново обустроить, но…

Эрик покачал головой, и Мими стихла на полуслове. Он снова накрыл ее ладони своими. В наступившей тишине стало слышно, как над головой бегают и оживленно перекрикиваются играющие дети. Пламя свечи подрагивало в такт их шагов.

— Я рад, что пришел, Мими.

— Жаль, что я не…

— Нет. Не надо извинений. Они не нужны. Я знаю. Знал.

Некоторое время они сидели молча. Оба понимали, что дверь в прошлое захлопывается и это последний щелчок задвижки — своего рода эпилог жизни, которая закончилась много лет назад и существовала только в их памяти. Ни Эрик, ни Мими не могли заставить себя опустить засов и повернуть ключ. Они поднялись по обе стороны стола, не находя слов, чтобы поставить точку. Эрик заковылял к стене, у которой стояла его трость. Когда они повернулись лицом друг к другу, их разделяло расстояние не более метра. Эрик обвел Мими взглядом, как будто хотел запечатлеть ее на фотографической пластинке памяти. Он протянул руку и коснулся ее щеки. Не пытаясь ее поцеловать, он одним движением повернулся на здоровой ноге, толкнул дверь и исчез в черной ночи. Мими слышала его неровные, шаркающие шаги, пока скрежет металлического моста не сменился тишиной мшистой тропинки. Она еще несколько мгновений прислушивалась, а потом закрыла дверь, прячась от колючего холода.

Пламя в печи разгорелось, и комнату залил ровный оранжевый свет. Мими пододвинула стул к огню и устремила взгляд в его побелевшую сердцевину. До нее доносились звуки продолжавшейся наверху игры, но она не прислушивалась к ним. В ее сознании промелькнуло, что Мари-Луиз спускается по лестнице, но, когда дверь несмело приоткрыли, Мими продолжала смотреть в топку печи.

Увидев, что Мими одна, Мари-Луиз вошла в комнату, пододвинула стул и села рядом; ее взгляд тоже остановился на горячих языках огня.

— Это был мой муж.

Мими ощутила, что ее руку накрыли и сочувственно сжали. Женщины сидели так несколько минут, пока глухой стук наверху не заставил их вернуться к реальности.

Мари-Луиз встала и положила ладонь на плечо Мими.

— Если мы хотим попасть на мессу, нужно выходить. Хочешь остаться дома?

Мими покачала головой и поднялась.

— Нет. Я пойду.

* * *

Внутри церкви звон колокола утрачивал свой металлический тембр и гулко отдавался в темных сводах, которых почти не касался свет горевших внизу свечей. Дети крутились на переполненных фамильных скамьях, а шум разговоров звучал контрапунктом к гудению наверху. Дискант зазвонного колокольчика и фимиам из болтающегося на цепи кадила возвестили о появлении священника и его помощников — в белом, красном и золотом посреди дыма свечей, ладана и оседающего каплями дыхания.