Тихая ночь - Чарльз Эллингворт (2012)

Наверху раздались шаги. Человек не шел куда-то целенаправленно, а топтался на одном месте, искал. Через минуту дверь ванной открылась и в проеме двери возник пожилой мужчина с заросшим щетиной лицом, в расстегнутой рубашке. Несколько секунд он молча смотрел на женщину.

— Ты не видела мою шляпу?

Женщина отжала ночную рубашку, повесила ее на сушилку и голосом, свидетельствовавшим о том, что она уже не первый раз отвечает на подобный вопрос и готова отвечать на него и впредь, произнесла:

— На кухонном шкафу. Рядом с цветами. Уверена, что она там.

Мужчина задумался на минуту, пытаясь, видимо, вспомнить, оставлял ли он там свою шляпу или нет. Женщина с тревогой смотрела на его поседевшие волосы и опущенные плечи.

— Куда ты собираешься, папа?

Он поднял глаза, но посмотрел сквозь нее, куда-то вдаль, туда, где светило солнце, затем кивнул, как бы давая понять, что услышал вопрос.

— Прогуляюсь. К мэрии и в кафе не пойду, обещаю.

— Хорошо.

— Сегодня чудесная погода.

— Да. Чудесная. Я собираюсь взять Филиппа и прогуляться к реке. Ты пойдешь с нами? Когда мы спускаемся к запруде, я всегда боюсь, что он туда упадет.

Мужчина смотрел на сушилку, стараясь не встречаться глазами с дочерью.

— Да, хорошо, это будет чудесно.

Стало тихо. Женщина не торопила отца с ответом. Казалось, ни он, ни она не хотели нарушать тишину, прерываемую только звуком падающих капель.

— Последние дни стоит прекрасная погода. Летняя. На улице лучше, чем здесь. — Мужчина обвел глазами ванную и махнул рукой в сторону остальных комнат. Это был жест сломленного аристократа, покорно принимающего сложившиеся обстоятельства. Усталого и подавленного.

Женщина смотрела на него с нежностью и сочувствием.

— Солнышко — это всегда радость, папа. Давай возьмем сыра и вина, устроим пикник, а потом ты подремлешь на свежем воздухе. Тебе это всегда нравилось.

Если бы отец смотрел на нее, то увидел бы, как она кусает губы, жалея о том, что сказала. Но он продолжал смотреть на ведро.

— Я всегда любил спать под лучами солнца и пить вино. Не слишком много, конечно. Я так делал? Да? За собой никогда не замечаешь. Другие видят, но не ты. Вот почему Лаборд[24] проиграл выборы, а вовсе не потому, что был коммунистом.

— Папа, он был социалистом.

— Он был коммунистом! — закричал отец, сжав кулаки. Его лицо налилось краской, глаза расширились. Женщина посмотрела на отца, потом опустила глаза, чтобы как-то смягчить его гнев.

— Конечно, я уверена, что ты прав, папа.

— Его спонсировала Москва. Все это знали. Все.

— Да, все.

— Предатель! Он сотрудничал с немцами потому, что так велел ему Сталин, когда они с Гитлером еще были друзьями. Тогда тоже был солнечный день. Ты помнишь? Была чудесная погода. Помнишь?

Мужчина внезапно сник. Дочь сделала шаг ему навстречу, взяла его за руку.

— Да, папа. Была хорошая погода.

5

Монтрёй. Пять лет назад. Лето 1940 года

В то лето стояла чудесная погода, в то лето — лето поражения. Дождевые облака, выстраивающиеся в причудливые фигуры, багряные закаты, тихие сумерки и ночи, благоухающие сладкими ароматами. О войне слышали, но не видели ее. В сводках новостей ни слова не говорили о развертывании Линии Мажино[25], о массовом исходе беженцев на юг и запад страны, о реве двигателей и белом следе от самолетов над лазурной гладью моря.