Горький мед - Мария Лебедева (1996)

Тут только до Ольги дошло, что у Никанорыча день рождения, эта славная дата совершенно выпала у нее из головы, и она в замешательстве пробормотала что-то похожее на поздравление. Никанорыч пришел в неописуемый восторг от ее эпиталамы, чему способствовал, скорее всего, тот факт, что бутылка шампанского была уже почти пуста и что она была наверняка не первая и далеко не последняя. Было решено, что допить оставшееся должны Ольга с Никанорычем, причем на брудершафт. Выпив, Никанорыч крякнул, по-гусарски расправил несуществующие усы и, обдав ее ароматом «Красного мака», галантно трижды поцеловал ее в обе щеки.

Ольга заметила, что их комната стала напоминать оранжерею или цветочный базар у метро, потому что все подоконники, тумбочки и пол у окна были в букетах цветов, собранных, видимо, по всему издательству.

Как правило, с цветами, подарками и поздравлениями Никанорычу в этот день в их комнату начинали тянуться с утра: сначала редакции, потом корректорская, производственный отдел, машбюро, администрация. После обеда на своем транспорте съезжались авторы, затем появлялись представители из типографии и под вечер завхоз и шофер директора, которые практически на руках выносили ослабевшего Никанорыча, укладывали в директорскую «волгу» и увозили домой, не забывая заботливо сложить в багажник все подарки и цветы.

Поскольку народ шел размеренными группами, то за столом одновременно больше десяти-двенадцати человек не скапливалось, но зато количество это держалось стабильно на протяжении всего дня. Стол делался всегда сладкий, то есть подразумевалось только чаепитие, но за здоровье, как известно, чай пить не принято, поэтому к концу дня Никанорыч ослабевал совершенно.

К приходу Ольги за столом сидели несколько бабулек из корректорской, которым, кроме чая, ничего и не требовалось, и три-четыре редактора, которые, застряв еще с предыдущего потока, ждали появления производственного отдела, чей традиционный подарок — набор винно-водочных изделий в большой фирменной коробке — был им заранее хорошо известен.

Елена Одуванчик, сидевшая на другом конце стола и безуспешно делавшая Ольге какие-то знаки руками и глазами, не выдержала и стала пробираться к нем, по пути прижимая корректорских старушек и грозя опрокинуть бокалы и чашки. Наконец, вся красная от натуги и смущения, она возникла перед Ольгой и, наклонившись к ней, заверещала:

— Оленька Михайловна, как Павел Сергеевич? Я так волновалась, звонила вам в субботу домой, вас не было, вы, наверное, ночевали на даче, я понимаю, чтобы рядом с больницей…

Искра Анатольевна, краем уха уловив, о чем шла речь, вынула папиросу изо рта и затрубила:

— Ах, Боже мой, Ольга Михайловна, голубушка, я же забыла спросить вас про Павла Сергеевича. Как его состояние? Что говорят врачи? Меня Федор Михайлович предупредил, что вы задержитесь. Так вы прямо из больницы?

Услышав трубный глас своей боевой подруги, Никанорыч прекратил шумные дебаты с приятелем из редакции эстетики, повернулся к Ольге и приложил руку к груди:

— Ольга Михайловна, вы должны извинить мне мое бессердечие, я тоже забыл спросить вас о самом главном: как ваш дядюшка? Он ведь моложе меня лет на пять, не так ли? Да, стенокардия — коварная штука.